Голова, полная призраков

– Понимаю, солнышко. Ты отлично справляешься со всем, что происходит. Люблю тебя и горжусь тобой. – Мама говорила тихим голосом, ее перекрывал звук радио.

– А Марджори будет смотреть?

– Нет. Не будет.

– Она не хочет?

– Она вообще не спрашивала об этом.

У меня не осталось вопросов, поэтому я закрыла глаза. Мама выключила свет и еще с минуту терла мне спину. Когда я вновь открыла глаза, рядом ее уже не было. На часах было около часа ночи. Я села в постели. Я была очень зла на себя, поскольку умудрилась все пропустить. Я планировала по крайней мере послушать шоу или подслушать, как остальные его смотрят.

Индикатор зарядки на камере все еще горел красным светом. Наплевать. Я все равно поднялась и забрала с собой в кровать и камеру, и записную книжку. На обратном пути я отключила радио. Очки я оставила на шкафчике. Без них по бокам все выглядело несколько расплывчатым, но в целом я могла обходиться и без очков.

Я вслушалась в ночь во все уши, но внизу все было тихо. Я включила светодиодную лампочку камеры и направила ее на записную книжку. Я просмотрела записи за прошедший день и решила удалить следующее: мой видеопробег по дому и заднему двору; десять минут секретной съемки входящих и выходящих из трейлера телевизионщиков; восемь минут дистанционной съемки ребятишек семейства Кокс, играющих в баскетбол, перед их гаражом; съемку снимавшей меня на собственную камеру Дженн (она показала мне язык прежде, чем первой отвернулась); кадры закрытой двери в комнату Марджори.

Записную книжку я спрятала под подушку и, открыв флип-скрин камеры, удалила несколько файлов, а заодно отсмотрела самые свежие кадры с вечеринки по случаю премьеры, в том числе разговор между Барри, отцом Уондерли и человеком в пиджаке и галстуке. Микрофон не зафиксировал их беседу. В кадре было видно только, что они чокаются пластиковыми стаканчиками и обмениваются рукопожатиями в своем междусобойчике. Потом все пожелали «Спокойной ночи, Мерри». Их возбужденный хор треском отозвался в маленьком динамике камеры. Лица провожавших меня дергались и расплывались в кадре, пока я проходила мимо них. Я все пересматривала файл в надежде определить по голосам, кто искренне желал мне «доброй ночи».

Похоже, я заснула за просмотром видео. Следующее, что я помню, – лежащая у меня на груди камера. Флип-скрин погас, а все еще светившая лампочка была направлена на мои ноги. Слева от меня, на другой стороне комнаты, слышалось царапанье. Негромкий, но настойчивый и ритмичный звук.

Я села в кровати, включила запись и обратила камеру – самое мощное оружие в моем распоряжении – в противоположную часть комнаты. Белый луч света прорезал мою комнату. Царапанье стало громче. Дверь в стенной шкаф была заперта. Одеяло было по-прежнему наброшено на картонный домик. Мои книги и игрушки были нетронуты.

Я прошептала:

– Марджори, это ты? Хватит. Кто там?

Царапанье прервалось. У меня промелькнула мысль выбежать из комнаты, такая ясная, будто я в самом деле уже ринулась вперед. Однако тут же мне привиделось, что как только мои ноги окажутся на полу, из-под кровати протянутся тонкие и белые как у скелета руки и утащат меня во тьму.

Я осталась сидеть, выжидая. Ничего не было слышно. Это ничего будто бы растянулось в бесконечные часы. И все же я ждала. Моя камера пикнула в ожидании моей реакции. Я вскрикнула. На экране высветились красные цифры. Моей батареи оставалось совсем недолго.

Мои глаза перескакивали с мерцающего красным экранчика на покрытый одеялом домик. В лучах светодиодной лампочки голубое одеяло казалось таким же белым, как и картонный домик, по крайней мере до того, как им завладели растущие существа. Я смотрела на или, точнее, сквозь одеяло, пытаясь обнаружить признаки голубого цвета, который со всей очевидностью должен был быть там, но не воспринимался моими глазами. И тут одеяло затянуло через ставни переднего окошка, превратившегося на миг во всепоглощающую черную дыру. Движение было резким, и шорох одеяла при трении о картон создавал впечатление, будто домик разрывается на части. Дымовая труба отлетела прочь и приземлилась у изножья моей кровати. Все происходило так стремительно, что я даже не успела сбиться с дыхания… И так и продолжала держать камеру на коленях, пока одеяло не исчезло из виду.

Каким-то образом я нашла в себе силы сказать:

– Сейчас завоплю, и прибежит мама. Тебя ждут проблемы, Марджори. – Я снова нацелила камеру в сторону домика. Я была больше рассержена, чем напугана. Я собиралась запечатлеть на видео, как Марджори мучает меня. Мне нужны были документальные неопровержимые свидетельства моих мук. Я добавила: – Не смешно.

Ставни вновь отворились и снова захлопнулись, прикрыв большую часть окна. В домике все стихло. Светодиодной лампочки не хватало, чтобы осветить маленькое отверстие между ставнями. Я не могла разглядеть Марджори в домике.