Голован

— Да, но ведь все едино, река как бы к морю-то рулит? — напомнил я невзначай.

— Иррациональная настолько извилиста, что сам Выдувальщик Сферы Мира ногу сломит, — пояснил Дьюка Ирнац. — Никто не разобрался, как она течет через Топожвари-Мэш. К тому же у нее еще и притоки! Неизвестное количество. Есть и большие. И они сами из-за равнины извиваются — будь здоров. Как-то двигал я тут с одной… э-э… экспедицией. И вот только мы с большущим трудом перебрались через одну реку — ширина метров двести была, — как буквально через километр путь перегородила еще одна такая же. Причем обе с сильным течением, но текли в совершенно разные стороны. То есть, мы никак не на свежеиспеченный остров попали. Вы, доктор, скажете: как же такие реки — двести метров, а порой и более — не обнаруживают с воздуха? Так вот, эти реки становятся такими в период разлива, который случается, как Выдувальщик дунет. Там деревья громадные, причем до сих пор с листвой, чуть ли не до середины торчат из воды. Всякая живность, умеющая скакать с ветви на ветвь, запросто через такую реку перебирается. И несколько раз на дню, между прочим.

— Все ж непонятно, господин мастер-проводник. Почему нет нормальных… да и никаких, в общем-то, карт этого района? Вот и вы тут были не единожды с… э-э… с экспедициями, правильно? А карты все одно нет.

— Тут в чем фишка, доктор Гаал, — Дьюка Ирнац снова подмигнул. — Зачем мне карта? В смысле, она-то мне нужна. Но если вдруг я ее сделаю, то исключительно для себя. Вы же понимаете? Бизнес! Зачем я буду сам убивать свое дело? Подсовывать добытые с риском для жизни знания своим конкурентам. Вы ж, доктор, как ученый прямо-таки рассуждаете. А я человек простой. Мне мое собственное благополучие всего дороже. Мне в вашем Департаменте науки даже руку не пожмут, а так, похлопают по спине — молодец, мол, и… пшел вон! Никто меня в диссертациях не упомянет даже, а уж тем более при раздаче наград. Гиблое дело. Так что я уж сам как-то.

— Ну, это вы лично, допустим. А вообще?

— А что «вообще»? Каждый же так, доктор, совершенно каждый. Любой проводник беспокоится о себе. К тому же тут же еще и между странами конкуренция, так? Военные тут бывали, наверное. Может, и составляли. Ну так опять же, секретные эти карты. И между собой враждующие армии уж никак сведениями не поделятся, сами понимаете. А уж большой бизнес, тот… Вы вот с нашим Ио Керталаном посудачьте. Много он вам не расскажет, это уж как пить дать. Скрытный типчик, что-то он такое знает. Эх! Покопаться бы его полевой сумке. Может, там и карта наличествует. Кто проверял?

— Да ну! Шоймар наш, тот бы знал уже. Разве…

— Шоймар? — наш проводник ухмыльнулся. — Шоймар — это еще та рыбина. Может, и у него тоже карта, да только своя. По крайней мере, какие-то прикидки у нашего шефули есть, я уж вам, доктор Гаал, гарантирую. Так что не волнуйтесь за речное путешествие. Отдохнем чуток. Потом все равно топать придется, но лучше все же поменьше. Сами видите, как тяжело тут дается каждый километр пехом.

На это возразить было нечего. Отдохнуть хотелось сильно. Хотя, по сути, мы торчали на месте уже двое суток, и я, например, несколько перевел дух. Наши рабы-носильщики вместе с приписанными марайя, а также почти все прочие рядовые члены экспедиции, трудились нынче по другому профилю: разом с ку-пу-пу валили лес и обтесывали деревья. Мы готовились к плаванью на плотах.

Идея, в общем-то, интересная.

20. Доктор Дар Гаал.

Приписываемые дневники

Или все совершенно не так? Совсем мы не бесстрашные исследователи, смело идущие в неизвестность во имя науки. Наши гордо вскинутые головы — всего лишь ширма. Под москитными сетками и запахнутыми одежками только дрожащие, сморщившиеся тела. Они стиснуты не одеждой, они стиснуты, повязаны и перемотаны вкривь и вкось обыкновенным страхом. Вообще-то нет, не обыкновенным. Тот, перед неизвестностью джунглей, непредвиденным будущим и прочим, конечно же присутствует. Но это лишь верхний слой. Страх у нас внутри многослойный, как луковица. Если срезать верхние, то… Там внутри сердцевина. Самый главный, прячущийся в темноте, выбеленный, — страх из страхов. Если думаете, что он хоть каким-то боком касается тропического леса или даже сгинувших в тартарары, исчезнувших и никем не найденных доисторических городов, то сильно ошибетесь. Он касается и повязан лишь с тем, что оставлено позади.

В том смысле, что страх за оставленное бесхозное, только на маму, потомство, это конечно же черта всех продвинутых млекопитающих. Как они там? Будет ли им на что кормиться? Не обманет ли Департамент в плане пособия и карточек на молочную кухню? Вопрос не в этом. Тот, скукожившийся в луковице, застывший ужас, он — от другого. Тут как раз, если бы можно было захватить с собой все потомство, получилось бы очень даже ничего. Старшую, но столь маленькую, беззащитную крохотульку Раду, хрупенького, но упертого не по-детски Гая, и еще, конечно, милую женушку Ринку. Но каким образом? И что им делать в этих смертельно опасных тропиках?