Головокружения

Книгопечатника Шпехта, чей магазин канцтоваров перешел теперь к жене Лукаса, мы тоже вспомнили в связи с карнавалом. У него в лавке рождественская елка стояла обычно до масленицы, а то и дольше, сказал Лукас, до самой Пасхи стояло несчастное обронившее все иглы дерево, установленное еще до Рождества в последнюю неделю адвента, а как-то раз пришлось его уговаривать убрать с подоконника елку хотя бы к празднику Тела Господня. Начиная с двадцатых годов Шпехт раз в две недели в одиночку, без чьей-либо помощи, издавал четырехстраничный новостной листок – писал, редактировал, набирал и печатал, – и был он до крайности погружен в себя, что среди печатников вообще-то не редкость. К тому же от постоянного контакта со свинцовым набором он постепенно уменьшился в размерах, что ли, и как-то посерел. Я хорошо помню его – сначала я покупал у Шпехта грифели, потом перья и школьные тетради с листами из древесной массы, на которых перья при письме спотыкались и застревали. Из года в год ходил он в сером миткалевом халате, достававшем почти до земли, на носу – круглые очки в металлической оправе и, когда кто-нибудь заходил к нему в лавку, неизменно являлся на звон бубенчиков с замасленной ветошью в руках, прямо из типографии. По вечерам можно было видеть, как он сидит в круге света настольной лампы за кухонным столом и пишет заметки или статьи, которые напечатает потом его «Сельский курьер». Как говорил Лукас, откуда-то это знавший, многое из того, что Шпехт изо дня в день писал для «Сельского курьера», он сам же потом на стадии редактирования выбрасывал, поскольку, по его мнению, материалы не соответствовали требованиям газеты. Позже вечером, когда бутылка кальтерера закончилась, Лукас провел меня по всему дому, показал, где располагалось кафе «Альпийская роза», в котором хозяйствовали Бабетта и Бина, где был кабинет доктора Рамбоусека, спальни и гостиная трех сестер. На прощание я сказал Лукасу, долго несколько по-птичьи сжимавшему мою ладонь искривленными пальцами, что с удовольствием заглянул бы к нему еще разок-другой, пока я здесь, если, конечно, ему это не в тягость, чтобы опять поговорить о том, что осталось уже так далеко в прошлом. Да, сказал Лукас, странные и вправду дела творятся с воспоминаниями. Когда он лежит на диване и размышляет о прошлом, его нередко охватывает чувство, что пора бы ему, наверное, все-таки прооперировать катаракту.