Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую голову

«Со мной связались продюсеры телепрограммы NOVA», – писал Уайт. Потребовалось его мнение, можно ли поврежденные участки мозга тоже заменять, как и кисти рук. Кое-какие попытки и в самом деле предпринимались – например, пересадка в мозг пациентов с болезнью Паркинсона зародышевых (не мозговых) клеток. К сожалению, нет, ответил Уайт телевизионщикам. «При всех тысячах научных отчетов, ни один из этих экспериментов не увенчался успехом», – пояснил он. Под «этими экспериментами» он имел в виду опыты по замене участков мозга. А вот пересадка всего организма успешно выполнялась. Конечно, самим Уайтом; конечно, на обезьянах. «Важность этого достижения уже оценили во всем мире», – писал он, хотя операция ни разу не проводилась на людях[558]. Есть такие мосты, на которые никто пока не готов ступить. Колонку Уайт закончил словами, которые повторял раз за разом, из года в год. Эта мысль и заставила его стать неврологом: «Помните, ткань мозга – это самая сложная и запутанная вещь на свете». Для Уайта мозг – всегда и навечно вместилище всего, что есть человек[559].

Статья вышла 22 августа 2010 года. Она оказалась последней. Ученый и хирург в ожидании вестей от Нобелевского комитета угасал. Его организм так и не восстановился после аварии, к тому же его подтачивали диабет и медленно развивавшийся рак простаты. Разум, некогда столь живой, начал затуманиваться. Уайт надиктовал дочери последние письма и попытался с ее помощью добавить финальные штрихи к мемуарам – так и не дописанным. Но спустя месяц после публикации его последней статьи на страницах The News-Herald Роберт Уайт умер у себя дома на берегу озера, а на пляже играли его дети и внуки. Это случилось 16 сентября 2010 года; ему было 84.

В октябре будут объявлять лауреатов Нобелевской премии по медицине – но, согласно давно заведенному правилу, ее не присуждают посмертно. Премия достанется Роберту Эдвардсу за его работу над технологией искусственного оплодотворения.

Никто, даже доктор Уайт, не может жить вечно. Но Мюррей был прав: работа Уайта в области глубокой гипотермии и поныне имеет мощный клинический эффект в травматологии и нейрохирургии. Сегодня терапевтическая гипотермия спасает жертв инфаркта от гибели мозговых клеток, а при длительных операциях с проникновением глубоко в мозг дает врачам возможность поместить его в своего рода стазис, когда ему не требуется кислород, а опасности отмирания нет[560]. Опыты Уайта по гемисферэктомии до сих пор помогают изучать реакцию мозга на самые разные раздражители – от инсулина до эстрогена[561]. Уайт заложил основы изучения нейропластичности и даже этической концепции смерти мозга[562]. Но сегодня его знают как человека, замахнувшегося на то, что считали немыслимым самые дерзкие из его коллег. Только у Мясника хватило бы бесстыдства повторить опыты Франкенштейна; только человек, посвятивший себя спасению жизней и верящий в бессмертную душу, повторил бы их из столь человеколюбивых побуждений. До последнего часа Уайт хранил уверенность, что его операция состоится (когда-нибудь, где-нибудь), а его работу признают.

Заключение И снова Франкенштейн

В романе о Франкенштейне чудовище, созданное врачом, говорит ему об ужасе своего существования, называет себя тварью, которая не имеет права быть. В романе нет предыстории этого персонажа. Мэри Шелли представляла свое чудовище чистым листом, пустым сосудом – это существо должно все постигать с нуля, даже собственную личность. А между тем Виктор Франкенштейн взял мозг взрослого человека, устройство для обработки данных, которое уже исправно функционировало в чьем-то организме, в какой-то среде, – и в экранизациях это часто подчеркивается. Каково это – очнуться самим собой, но в новом теле, смотреть на мир своими глазами, но видеть что-то чужое и незнакомое? Для нас этот сюжет кошмарен – переселение в чужое тело пугает больше, чем собственное уродство. Это напоминает нам о том, насколько мы полагаемся на свое тело: оно часть нашей личности, без него мы не мыслим себя с самого раннего детства. Но когда тело оборачивается против нас, будет ли пересадка мозга так уж разительно отличаться от других средств спасения хрупкой человеческой жизни?