Это «чудо» случилось несколькими годами ранее, незадолго до пересадки обезьяньей головы. Тогда Уайту важно было «доказать», что смерть мозга и есть смерть живого существа. За несколько часов до полудня Уайт распорядился погрузить собаку в наркоз, затем подключил ее к аппарату охлаждения (такой же аппарат Уайт собирался использовать при операции Кэролайн, если потребуется) и постепенно охладил организм до 10 градусов Цельсия. Конечности собаки одеревенели и торчали в разные стороны. Но это был еще не конец. Перерезав крупные сосуды, Уайт принялся сцеживать кровь собаки в контейнер[426]
. Контейнер медленно наполнился драгоценной жидкостью – темной кровью, и сердце заледеневшей собаки остановилось. Закончив подготовку, Уайт распахнул дверь лаборатории.«Входите, святой отец, – пригласил он священника-иезуита. – Время обеда». Уайт расставил стулья вокруг операционного стола – того самого стола, на котором лежала обескровленная замороженная собака, – и расстелил скатерть для пикника. Он принес бутерброды и пригласил священника присоединиться, но несчастный с кислым лицом отклонил приглашение[427]
. Медики принялись есть, и Уайт, жуя, устремил на отца-иезуита испытующий взгляд. «Скажите, отец мой, – обратился он к священнику, – эта собака умерла?» Священник, жавшийся к дверям операционной (лишь бы подальше от «мертвого» животного), откашлялся и согласился: конечно же, собака умерла. Уайт довольно улыбнулся. Потом убрал со стола остатки пикника, пустил кровь в собачьи вены, отогрел организм животного и запустил сердце. Не прошло и часа, как дворняжка открыла глаза, поднялась со стола и пошла по операционной – к ужасу и облегчению преподобного отца. «Почти как Христос, – заметил Уайт с лукавой улыбкой. – Умер и воскрес?»[428]Была ли собака мертва? Это зависит от определения смерти. Пока Уайт не основал при Ватикане комиссию по биоэтике, церковь считала, что если у живого существа не циркулирует кровь, не бьется сердце и нет дыхания (то есть тело настолько остыло, что стало холодным на ощупь, а конечности и мягкие ткани утратили чувствительность и окоченели) – значит, несомненно, наступила смерть. Но Уайт не умертвил собаку. Он лишь
PETA не удастся заткнуть рот Уайту. И к суду его привлечь не смогут. Преследование Уайта не сулило особых выгод: это всего лишь один человек. С куда большим энтузиазмом PETA сражалась с Национальными институтами здравоохранения за обезьян из Силвер-Спринг: это сражение дошло до Верховного суда. Зоозащитники научатся весьма эффективному лоббированию – своими кампаниями они даже вынудят NASA выйти из программы Bion, совместного франко-российско-американского проекта начала 1990-х, предполагавшего вживление электродов в организмы обезьян, отправляемых на орбиту. Прямо или косвенно, PETA добьется изменений в положении животных – мобилизовав общество и вынудив университеты и фонды избегать потенциальных конфликтов в сфере зоозащиты.
Уайт привык обращаться к обществу с непростыми вопросами и драться как черт, добиваясь своих целей. Он публикуется в уважаемых научных изданиях и пишет для СМИ, выступает на телевидении, где спорит с известными общественными деятелями. Словом, хотя Уайт мог пойти в наступление на PETA, действует он, в общем, по примеру Ингрид Ньюкирк – и с той же убежденностью. Ньюкирк указывает на слабые места в аргументации Уайта, он отвечает тем же. Для Уайта жизнь – человеческая жизнь – стоит превыше всего. И пока он выполняет свою миссию, Бог на его стороне. «За мной стоит невообразимая сила», – сказал он в интервью журналу
Уайт брал на себя роль Бога ради самого Бога; он будет Его руками. Уайт не дрогнул перед медицинскими властями, он преодолел сомнения, связанные с собственной верой, он выстоял против самых жестких противников, не отступив ни на шаг.