Голубая лагуна

На следующее утро первый луч зари разбудил Эммелину в палатке, сооруженной Диком из стакселя в ожидании дома. Здесь и на том конце острова заря занималась совсем по иному, так как между рассветом на море и рассветом в лесу целый мир разницы.

По ту сторону острова восток почти не менял цвета до той минуты, когда горизонт загорался, вспыхивал беспредельный голубой свод, и солнечный свет затоплял лагуну, подгоняя водную рябь огненными стрелами.

Здесь было не то. Небо было темно и полно звезд, а леса подставлялись пятнами бархатистой тени. Потом в ветках проносился вздох, поднимал трепет в листве. Минуту спустя, как если бы проснувшийся ветерок смел их долой, звезд уже как не бывало, и небо превращалось в пелену бледнейшей лазури.

Было нечто невыразимо таинственное в этом приближении зари. Предметы казались смутными и неясными, как в европейские сумерки.

Вскоре после Эммелины проснулся и Дик. Они спустились к берегу, и Дик бросился в воду поплавать, в то время как она стояла на берегу с Ганна.

После каждой бури погода на острове становилась особенно бодрящей и приятной, сегодня же в воздухе веял подлинный дух весны. Эммелина это чувствовала. Она смеялась, глядя на пловца, и высоко поднимала ребёнка, чтобы тот полюбовался им. Ею овладел беспричинный восторг.

Ароматный ветерок разметывал ее черные кудри но плечам, a из-за перистых макушек пальм струился ясный свет утра, затопляя в своих лучах ее и ребенка. Казалось, что природа ласкает их.

После купанья Дик принялся за осмотр шлюпки, так как решил отложить на один день постройку и наведаться на старое место, чтобы проверить, уцелели ли бананы. Он заботился о них, как старая хозяйка, и не мог быть покойным, не удостоверившись в их сохранности.

После осмотра шлюпки они возвратились завтракать. Жизнь приучила их к запасливости. Так, например, съедая орехи, они всегда сберегали скорлупу для растопки. Накануне Дик выставил целую груду мокрого хвороста на солнце, благодаря чему было чем развести огонь.

После завтрака он взял нож и дротик и спустился к берегу. Эммелина с ребенком шла следом за ним. Он соскочил в лодку и уже готовился отчалить, когда Эммелина остановила его.

— Дик!

— Что такое?

— Я поеду с тобой.

— Ты? — повторил он в изумлении.

— Да. Я… я больше не боюсь теперь.

И это была правда. С тех пор, как родился ребенок, страх, который внушала ей та часть острова, почти совсем рассеялся.

Смерть — великий мрак, рождение — великий свет: они сплелись в ее воображении в одно. Мрак не исчез, но проникся светом, и получились сумерки, печальные, но уже более не населенные образами ужаса.

Несколько лет тому назад она увидела, как затворилась таинственная дверь, навеки отделив от мира человеческое существо. Вид этот вселил в нее невыразимый ужас, ибо у нее не было слов для толкования или смягчения события, не было ни религии ни философии. Но вот недавно распахнулась не менее таинственная дверь, и человеческое существо вошло в нее, и где-то в глубине ее души, там, где хранились мечты и грезы, второе великое событие разъяснило и оправдало первое. Бездна поглотила жизнь, но бездна и дала ее обратно. И бездна не была более страшна, ибо за нею скрывалась жизнь.

Эммелина уселась с ребенком на корме, и Дик отчалил. Едва успел он взяться за весла, как появился новый пассажир. Это был Коко. Он нередко сопровождал их на риф, хотя странным образом: никогда не летал туда один. Так и теперь, он спустился на шкафут и, нахохлившись, спустил длинный сизый хвост к воде.

Гребец держался близко к берегу, и когда они огибали мыс, пылавший цветами дикого кокоса, кусты задели лодку, и ребенок протянул ручонки к ярким цветам. Эммелина обломила ветку, — но ей подвернулся не дикий кокос, а куст с «беспросыпными» ягодами. Теми ягодами, поев которых, человек засыпает, и видит сны, и никогда не просыпается более.

— Брось их! — крикнул Дик, помнивший заветы Падди.

— Погоди минутку, сейчас выброшу, — сказал она.

Она махала веткой перед ребенком, который заливался смехом и силился схватить ягоды. Потом уронила их на дно лодки и позабыла о них, потому что в эту минуту что-то сильно толкнулось о киль: это сразились под водой две большие рыбы и Эммелина в страхе стала просить Дика грести скорее.

Шлюпка скользила мимо красивых берегов, которых она так и не видела до сих пор, так как крепко спала во время первого их путешествия.

В то время, как она разглядывала незнакомые рощи и лужайки, перед нею вдруг встала картина начатого дома под хлебным деревом и словно звала ее вернуться.

Как ни было ничтожно их пепелище, но то было «дома», и так она не привыкла к переменам, что сердце ее сжалось чувством тоски. Впрочем, неприятное ощущение тут же рассеялось, и она с любопытством принялась разглядывать окружающие предметы и указывать на них ребенку.

Достигнув места, где Дик в тот раз едва не заполучил альбикора, он приостановился грести и стал ей рассказывать о подробностях борьбы. Она слушала, и когда дело дошло до встречи с акулой, дрожь пробежала по ней.