Голубая свастика (СИ)

— Но я должен среди всего этого жить, на все это смотреть и всем этим руководить! Знаешь, что мы сегодня обсуждали на совещании? Очень злободневный вопрос. С наступлением теплого времени года, видишь ли, смертность узников в лагере от естественных причин — голода, холода и болезней — резко снизилась. Зимой было так хорошо! Каждое утро возле любого барака набиралась гора трупов из умерших за ночь от переохлаждения. Места освободились, проблем нет. А теперь — извините. Люди умудряются есть траву по дороге на работу и обратно, стало теплее, никто больше не простывает. Что делать? А составы идут и идут! Новых узников девать некуда! Ломали мы головы несколько часов. Пригласили на совещание самого Менгеле. Тот внес предложение провести всеобщую селекцию. Обещал лично осмотреть всех узников до одного. Вот работяга! Я точно знаю, кого в ближайшее время наградят большим железным крестом! Мне-то его не видать. Моя голова не так хорошо работает. Но после селекции, ясное дело, народ нужно умертвить, а трупы утилизировать. А как и где? Газовые камеры не справляются, а крематории и так дымят круглосуточно. И тут с речью выступил мой друг Отто Штерн. Его идея оказалась предельно простой и воистину гениальной: использовать окрестные леса. Выглядеть это будет так: группа узников оснащается лопатами, этапируется в лес, где они роют котлован, затем их расстреливают, трупы сваливают в эту яму, поливают горючей жидкостью и сжигают прямо на открытом воздухе. Я высказал мысль, что для Германии данный способ уничтожения и утилизации может оказаться несколько накладным. Расходы на лопаты, патроны, охрану, горючее влетят в немаленькую сумму. На меня посмотрели, как на врага всего арийского народа. При чем тут расходы? Главное — величие выполняемой миссии! И после этого можно лишь удивляться, почему мы все просрали — битву под Сталинградом, и на подступах к Москве, осаду Ленинграда, и вынуждены теперь массово отступать. А не потому ли, что огромные лагеря уничтожения оттягивают на себя значительные силы и ресурсы? Я не в силах больше выносить все это, я хочу назад, на фронт, Равиль. Лучше сдохнуть там, в бою, чем находиться здесь. Дай мне воды.

Равиль вскочил с места, сходил к графину, стоявшему на столе в гостиной, и поспешно подал стакан.

Слова Стефана вызвали в нем сильнейшее беспокойство.

— А как будет проходить всеобщая селекция? — осмелился задать вопрос он, скромно присаживаясь на край стула.

Стефан в расслабленной позе и небрежно расстегнутом кителе занимал кресло у окна.

В последние дни офицер был явно не в себе, и парень боялся лишний раз раздражать его, наоборот — пытался как-то отвлечь и переключить его мысли в мирное русло, что, впрочем, удавалось сделать крайне редко.

— Для тебя и всех вас — никак, — успокоил Стефан. — Никто не переступит порог моего дома, так что не беспокойся. А если говорить в целом, Менгеле обещал в течение недели посетить каждый барак и будет, скорее всего, отбирать, как обычно он это делает, на глаз.

Стефан, обессиленно замолчав, уставился перед собой, словно в пустоту. В последнее время он нередко впадал в транс. Ему не хотелось ни шевелиться, ни думать, а просто исчезнуть без всякого следа из этого безумного мира.

Такое состояние повторялось все чаще и не на шутку пугало юношу. Понятно было, что, находясь на службе, Стефан держался молодцом, а нервы сдавали дома. Он выпивал, потом подолгу кричал, находя повод выплеснуть эмоции на слугу. А что мог Равиль сказать в ответ? Пожалеть фашиста? Посочувствовать ему? В такие моменты сил на это не находилось.

— Послушай, — зашептал вдруг Равиль, придвигаясь со стулом ближе к мужчине. — А какая у Мойши была фамилия?

Стефан вздрогнув, вернулся в реальность и изумленно посмотрел на него.

— А зачем это тебе? — с печальной усмешкой спросил он.

— Ну, вдруг… Кто знает…

— Фишер. Его звали Мойша Фишер.

— А если… Если я когда-нибудь его встречу, что мне сказать ему?

Стефан невесело рассмеялся, настолько нелепой показалась ему сама эта мысль, но не стал спорить. Почему бы не пофантазировать?

— Скажи ему, что тот пацан, Стефан Краузе, который любил его, стал мразью, — с горькой отрешенностью выдал мужчина. — Пусть он забудет мое имя и никогда больше не вспоминает. Я предал его и все, что нас связывало, так, как только можно было предать.

— Понятно, — упавшим голосом ответил Равиль. — А сколько, как ты думаешь, еще будет длиться война? Или ты не знаешь?

— Ну почему же? Знаю. — Краузе взбодрился. — И года не пройдет, как здесь всюду будут развешены красные флаги. Это знают все, поэтому и стараются быстрее набить карманы и уже заранее ведут переговоры с консулами разных стран, чтобы обеспечить себе выезд.

— Как ты сам намерен поступить? — цепенея от волнения, спросил Равиль.

— Смерть, — спокойно произнес Стефан. — Я выбираю то, что заслужил.

====== 37. Миссия мумии. ======