Голубая свастика (СИ)

Отто ничего не понял и лишь растерянно заморгал глазами, а потом вопросительно взглянул на секретаря Ротманса. Тот украдкой сделал знак, что Краузе — невменяем, и его лучше лишний раз не трогать. Штерн понимающе качнул головой.

— Да у тебя, я слышал, горе, господин Краузе. Брата твоего отправляют на верную гибель?

— И не говори! — вскричал Стефан. — Наконец-то я буду спать спокойно, не переживая, как земля носит эту сволочь!

Штерн от неожиданности вылупил глаза, стал опасливо пятиться к двери и поспешно выскользнул из кабинета. Стефан захихикал ему вслед.

Он досидел положенные часы в конторе, а потом в хорошем настроении поспешил домой к своему Равилю.

Юноша тем временем всерьез увлекся пекарнями и всем остальным, что было связано с производством хлеба. По этой теме он набрал в библиотеке кучу книг, но, поскольку рано или поздно их нужно было сдать, он завел две толстые тетради: одну для рецептов, а вторую для технологий — и без конца теперь мелким почерком писал конспекты. Он даже умудрился подружиться с хозяином местной булочной, и они частенько болтали. Равиль все выспрашивал у него, как организовать подобное дело, какое нужно оборудование и другие нюансы.

Стефан полностью одобрил увлечение своего друга и от души радовался, видя Равиля занятым и счастливым. Глаза юноши сияли, и он постоянно улыбался. Парень поверил в свое будущее, и это подхлестывало мужчину идти и дальше с ним рука об руку, до самого конца пути.

Офицер добыл и принес специально для него несколько больших кулей муки разных сортов и помола, и парень занялся практикой, экспериментируя с тестом собственного замеса. Вне зависимости от результата: подгорел ли хлеб или же по каким-то причинам не поднялся — все до последней крошки Равиль заворачивал в бумагу и брал с офицера клятвенное обещание, что тот отвезет эти куски на химический завод и раздаст узникам.

Сам Стефан, конечно же, не собирался ничего раздавать. Он попробовал было спихнуть это дело на Маркуса, но тот категорически отказался под предлогом, что его разорвут узники, и Краузе перепоручил сию почетную обязанность одному своему адъютанту, самому верткому и расторопному. Солдат проворно высыпал хлеб близ работающих заключенных прямо на землю и ловко сматывался. Таким образом, наказ Равиля беспрекословно исполнялся, и совесть Стефана была чиста.

Кроме того, он украл, будучи у кого-то в гостях, с книжной полки, толстенькую брошюру, под названием «Сто один рецепт изделий из муки». Равиль алчно вцепился в нее и теперь с ней практически не расставался.

Отношения у них сейчас были достаточно нежные, и эти, такие непохожие, двое людей словно срослись в единое целое.

Равиль, естественно, замечал, что его офицер ходил постоянно нетрезвый, и пенял ему за это, но Стефан шутливо отмахивался. Говорить о том, что боль в груди порой выматывала его так, что хотелось выть и лезть на стены, и в шнапсе находилось единственное для него спасение, он не собирался. Офицер упорно молчал про свою предполагаемую болезнь, ни словом не обмолвившись даже Равилю. Если среди ночи ему порой приходилось постанывать, то потом он просто объяснял, что ему снился дурной сон. А днем он, будучи всегда под градусом, чувствовал себя достаточно бодрым.

— А почему господин Штерн не на фронте? — поинтересовался как-то Равиль у Стефана. — Извиняюсь, но с виду он выглядит вполне здоровым.

— Мне он рассказывал, что будто бы страдает эпилепсией, — ответил мужчина, — но я не очень-то верю в его байку. Во всяком случае сам лично я не наблюдал у него ни одного приступа. Чем, на мой взгляд, на самом страдает наш Отто — так это хроническим алкоголизмом.

— Ты тоже злоупотребляешь в последнее время, Стефан, — осторожно сказал ему Равиль. — Я не спрашиваю, в чем причина, но мне больно за тебя.