Голубая свастика (СИ)

— Равиль, посмотри на меня, дорогой ты мой. Меня прошило насквозь автоматной очередью во время бунта узников, и после я целый год пролежал в госпитале прикованный к койке. Ты не представляешь, каких усилий стоило мне вновь подняться на ноги. И теперь, как видишь, мое тело изуродовано. Как я мог явиться к тебе в таком виде? Ты пойми меня тоже. Я тут спрятался от всего и от всех. А если бы я хотел вернуться к Анхен, то сразу бы это сделал. Но я никогда не собирался с ней жить. Такова ее плата за то, что решила носить мою фамилию и обосновалась в фамильном особняке Краузе, который теперь принадлежит ей по праву. А я вот пристроился пока здесь.

Стефан не злился. Он выглядел расстроенным и беспомощно развел руками. Достав платок из кармана, Равиль обтер лицо. Ему стало стыдно. Война прошла, и все они попали в разные обстоятельства. Он должен был радоваться, что офицер оказался жив, а вовсе не упрекать его. Ведь Краузе в самом деле был тяжело ранен, потом долго болел, а его тело носило на себе следы полученного увечья.

— Извини, — слабым голосом пробормотал парень. — Там, в корзинке, хлеб из моей пекарни и сыр…

— Я сейчас поставлю чайник!

Стефан тут же вскочил и захлопотал у плиты. Равиль уныло огляделся. Обстановка в сторожке была откровенно убогой, между тем здесь было чисто и даже уютно. Окинув взглядом искривленную фигуру мужчины, Равиль почувствовал, как сердце пронзила острая жалость…

Однако он встряхнулся. Нельзя было показывать, что ему жаль офицера, тому бы это точно не понравилось. Стефан был одет в рабочие штаны и сорочку из холста. Куртку из грубого серого сукна он снял и повесил на спинку стула. Вскоре он поставил на стол две чашки с кипятком и заварку и присел за стол, пригласив Равиля. В душе парня тем временем произошел всплеск счастья, и он с обожанием уставился на мужчину, пожирая того глазами.

Стефан посмеивался над ним, угостился привезенным хлебом и сыром, похвалил, сказал, что очень вкусно.

— Ну, рассказывай, как же ты тут живешь? — горячо попросил Равиль.

Сдержанно улыбаясь, Стефан неохотно и скупыми словами поведал ему свою историю.

Он пролежал в военном госпитале около года, долго не мог ходить, истратил на лечение и сиделок все средства, какие у него были. Едва офицер встал на ноги, деньги закончились, и его выписали — иди на все четыре стороны.

Тогда он сам обратился в эту частную клинику. Ее заведующий был психиатром, лечившим в свое время мать Стефана, которая после смерти дочери долго пребывала в тяжелой депрессии. Тот охотно принял младшего Краузе, ведь его семью знал очень давно.

И вот уже пять лет Стефан жил при клинике. Сначала как пациент, а потом попросил себе службу, перебрался в сторожку и с тех пор следил за чистотой на участке, прочесывал грабельками лес, подметал дорожки, чинил изгороди и следил за высаженным на заднем дворе клиники молодым фруктовым садом. Работа была на свежем воздухе ему нравилась, равно как и уединение от всех и всего. Деньги, правда, платили небольшие, но это его устраивало, ведь тут кормили и предоставили отдельное жилье.

— Впервые за долгие годы на душе у меня относительный мир и покой, и я живу в согласии с собой, — искренне признался он. — Никто ко мне не лезет. Еду я беру на кухне, стирку отношу в прачечную, а если хочу пообщаться или поиграть в шашки или шахматы, то отправляюсь в комнату отдыха к мужчинам. В клинике есть душ с горячей водой, добрые поварихи, библиотека. Рай, в общем.

— Но погоди, — округлил глаза Равиль, — я ведь понимаю, что в заведении живут сумасшедшие! Как же ты с ними общаешься, в шахматы играешь?

— Так и сам я не в себе, — повел здоровым плечом Стефан. — Здесь много людей, потерявших близких и побитых войной. Но это не означает, что они перестали быть людьми. У каждого из нас в голове свои тараканы. Лично я еще до Освенцима ощущал, что точно не в своем уме, часто себя неадекватно вел и чувствовал, что с ума сведет меня эта война. Вот теперь, когда все закончилось, пытаюсь понемногу прийти в себя. Но все равно я ужасаюсь своего чудовищного прошлого, боюсь, что меня узнают и покажут пальцем — это он уничтожил тысячи евреев в концлагере. Боюсь до такой степени, что хоть в землю зарывайся. Но смерть не берет меня, а небо не принимает. Еще, видимо, придется жить и мучиться.

Вальд, выслушав его, с глубокой печалью осознал, что не получится у него, как он мечтал, забрать офицера Краузе к себе домой, окружить его там вниманием и заботой. Стефан не захочет отсюда уехать. Можно, пожалуй, даже пока и не поднимать этот вопрос.

Они оба сейчас вели себя достаточно скованно и смущенно поглядывали друг на друга. Чтобы немного расшевелить и развеселить Равиля, Стефан принялся рассказывать историю о настоящем сумасшедшем, который обитал в стенах этой клиники.