Голуби над куполами

– Не моя она больше. Я себе другую наметил – Верону. Ротация кадров, так сказать. Ее на дискаче гопнули два урода. Трубку отжали и портмоне со стипухой, цепочку с крестиком с шеи сняли, колечко с пальца стянули. Она как раз ревела на улице, когда я мимо проезжал. Посадил я ее в машину, стал катать по городу. В мусарню она обращаться не стала – не верит правохрЕнителям. Так вот, повезло нам в ту ночь несказанно – узнала Верка своих обидчиков – сидели на корточках под киоском, пиво из банок потягивали.

Решил я их надрать с оттягом. Оба – дохелы, смотреть не на что. Сначала упирались: мол, не брали ничего – овца порожняк гонит. Пришлось одному разбить фаберже, другой отхватил в табло. Забрал я у них паспорта и выставил чисто символический штраф – полштуцера зеленых. Предупредил: если цинканут куда, ждут их пять сквозных ударов вилами в тушку и контрольный тычок в глаз. Кроме того, станут они героями Ютуба – профилактическую беседу Верка снимала на мобильник. Хлопчики вовремя вдуплились и замаксали. Бабосы я отдал пострадавшей. Та на радостях мне чуть на улице не отдалась. Я, как благородный разбойник, порывом девушки не воспользовался, пообещал при случае позвонить. И позвонил бы – зачетная телочка, ничем не хуже Лильки, пропади она пропадом.

– Бедная девушка, – вздохнул Бурак, давно заметивший, как Павла злит его солидарность с опером.

– А ты, бульбаш, не переживай за нее. Девица из эскорта за ночь зарабатывает косарь евро. За одну ночку! Вот ты в своем Бульбостане за месяц такую сумму наколотишь? Фигли! Потому-то половина вашего населения у нас и батрачит. И мы вас, нищебродов, вынуждены здесь терпеть.

– Вот вам и разговор о бабах, – сверкнул очками Иван. – Вот вам и положительная динамика.

Какое-то время мужчины работали молча. Тетух обижался на Русича с Лялиным за то, что те не приняли его сторону в вопросе порицания девиц легкого поведения. Артист тоже гневался на них за отсутствие должной реакции на выпад о понаехавших. Дулся, сопел, кряхтел и все-таки не выдержал.

– Вот вы, батюшка, умный, все знаете, объясните мне, недалекому провинциалу, почему русские такие ксенофобы. Почему им так трудно терпеть рядом с собой чужаков?

Монах поставил на стол свой мерный стакан, задумался.

– На протяжении своей истории русский человек всегда мечтал о двух вещах – выгнать нерусских из России и уехать жить за границу, – улыбнулся он виновато. – А ксенофобия, Вань, досталась нам в наследство от наших животных предков, у которых основной формой межвидовых взаимоотношений была борьба за выживание. Перестав быть животными, люди не прекратили эту борьбу. Просто межвидовое взаимодействие сменилось межнациональным. У homo sapiensa cохранился генетический страх перед чужим и непостижимым, а потому опасным и враждебным. Особенно это касается чужаков монголоидной расы. Со времен монголо-татарского ига в нашем фольклоре сохранилось огромное количество былин, сказов, пословиц и поговорок: «Нежданный гость – хуже татарина», «Бей сполох, татарин идет!», «Это – сущая татарщина»… Они веками передавались из уст в уста, из поколения в поколение. И это отложилось в нашей исторической памяти.

– При Советском Союзе этого и в помине не было!

– Было, Вань, было, но в облегченном варианте. В условиях тоталитарного режима любые попытки разжигания межнациональной вражды жестко пресекались. К тому же, внутри страны не было интенсивных миграционных потоков. Да и вообще народы СССР добрее относились друг к другу.

Проявления ксенофобии возникают обычно при столкновении сильно различающихся культур. Тут на первый план выходит уже не столько национальная нетерпимость, сколько неприятие чужих, противоречащих принятым у коренного населения моделей жизни, нравственных принципов и традиций. Отрицание чуждых культурных моделей всегда сопровождается и отторжением их носителей, подобно тому, как иммунитет отторгает чужеродные клетки. В ксенофобии есть составляющая, связанная с самосохранением целостности народа, его образа жизни, менталитета. В человеческом подсознании, как в ПВО, функционирует система распознавания «свой – чужой». Отсюда нелюбовь к инородцам, нежелание «портить породу», подозрительное отношение к чужакам.

– Ну, ты даешь, батяня Георгий! – восхищенно покачал головой Паштет, считавший монаха затюканным сектантом, не разбирающимся ни в чем, кроме религиозных догм. – Неужели вас так в монастырях натаскивают?

– Я ведь не всегда монашествовал, – сложил тот руки лодочкой. – Много лет был доцентом кафедры философии религии и религиоведения Московского государственного университета имени Ломоносова. Пятнадцать лет обучал студентов, занимался научной деятельностью, публиковался в зарубежных изданиях.

– Фигасе! – присвистнул Пашка. – Как же тебя, болезного, так покрутило? Для того, чтобы слиться из мирской жизни, надо иметь охренительные причины.

– Они у меня были, – улыбнулся Русич одними уголками губ.

Глава 9 Русич