Голуби над куполами

После ухода бандитов Лялин приступил к распределению материальных благ. Каждый получил по лыжной шапочке с игривой надписью «Мачо». Высокие, до самых колен, вязанные из толстой пряжи носки были отданы Владику, у которого не было ни нормальных брюк, ни толковой обуви. Три куртки никак не делились на пятерых. Первую Юрий опять-таки отдал Владику, вторую – батюшке. За третьей подскочил было Бурак, но «обломался».

– Ты и так кудряво живешь. У тебя барахла, как у кота Матроскина гуталина, – кивнул опер на его чемодан.

Иван поджал губы куриной гузкой, всем своим видом демонстрируя справедливость известного афоризма об обиженном всеми художнике.

Поскольку какая-никакая куртка у Тетуха все-таки была, третий экземпляр достался Юрию, попавшему в подвал в спортивном костюме. Зато Павла Фортуна осчастливила шерстяной олимпийкой с триколором и гербом России.

Оставалась еще одна, такая же, и Лялин отдал ее разобиженному служителю Мельпомены. Тот тут же натянул трофей под пиджак и стал окончательно похож на кочан капусты.

Юрий обвел взглядом принарядившихся в обновки мужчин и расхохотался.

– Кутюрненько! – заметил он, глядя на Русича в подряснике, полевой куртке камуфляжной расцветки и шапочке с вышивкой «Мачо».

Рабочего настроения у мужчин не было. Да и откуда ему было взяться, если на весь подвал пахнет свежим белым хлебом и маслом, пачку которого батюшка развернул «для ускоренного размягчения». На этот запах даже Злыдень прискакал во внеурочное время. Ему, «сове», еще бы спать и спать, так нет, взобрался на плечо к Паштету, спустил ему на грудь лиану своего хвоста и уткнулся взглядом в желтый брикет, лежащий в алюминиевой миске.

– Ладно, мужики, будем дегустировать новый чай, – не выдержал всеобщего напряжения Лялин. – Все равно ваши мысли сейчас далеки от трудового процесса. Владик, бери чайник, иди за водой.

Хлеб с маслом оказались настолько вкусными, что белорус чуть не расплакался.

– Спасибо, Юр. За два года я уж и забыл запах сливочного масла. Дай тебе бог здоровья!

– Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, – завел Русич свою шарманку.

– Кончай, батюшка, распылять здесь свой религиозный опиум, – махнул кружкой Тетух в его сторону. – Причем тут твой бозя? У мента чердак хорошо варит. Это – его замутка, ему и спасибо надо сказать. Ему, а не господу.

– Вот и скажи, раз хочется, – ехидно улыбнулся Лялин.

Паштет растерялся. С одной стороны, все правильно – за доброе дело следует поблагодарить. А с другой… Выходит, что он капитулирует перед «мусором», признавая тем самым его превосходство. Сильная внутренняя борьба отразилась на лице мужчины: шрам налился кровью, губы поджались, брови съехались в одну линию. Было слышно, как в его голове скрипят шестеренки. В конце концов, человеческая сущность победила.

– Бла-го-да-рю, – произнес он по слогам. – Ты это… в натуре… Ну, ты понял…

– Понял, не дурак, – отхлебнул опер глоток крепкого обжигающего напитка. – Дурак бы не понял.

В сравнении с тем, что мужчины пили до сих пор, этот, вполне обычный чай показался им сингапурским императорским напитком. Владик от удовольствия даже глаза прикрыл. Кусочек рафинада на кружку кипятка до недавнего времени был для них непозволительной роскошью.

– Эх, сюда бы сейчас мою фирменную чашку-колобок! Большую, пузатую, расписанную синей гжелкой по белым бокам. Да дольку лимончика туда, да ложечку-другую рома «Капитан Морган», – размечтался Бурак.

Тетух тяжело вздохнул, делясь с крысаком своей пайкой. У него был собственный список того, «чего сейчас не дурно было бы сюда». Вот только дразнить сожителей, в отличие от белоруса, он не стал. Понимал, что это – изощренная форма мазохизма.

Пашка сделал из своего погнутого «тромбона» три больших глотка. Сонливость вмиг улетучилась, на душе стало теплее, захотелось поболтать за «жили-были».

– Сидел я по второй ходке с одним забавным таджиком, – начал он, поглаживая Злыдня по шерстке. – Звали его Рашад. Он так чай заваривал, «шо мама дарагая». Спиртного мужик не пил – вера не позволяла… Пить не позволяла, а тырить у бабулек пенсию – пожалуйста…

– Чье б уже мычало на тему господних заповедей, а ты бы даже не подмукивал, – презрительно фыркнул Лялин.

– Ты хрен с пальцем не путай, – ощетинился Паштет. – Я не людей, я государство накрячил, у которого сколько не воруй, а своего все равно назад не отобьешь.

– Ну да, ну да, – понимающе закивал Бурак. – Робин Гуд, Владимир Дубровский, Юрий Деточкин, Павел Тетух… Благородные разбойники, мил человек, экспроприированное отдавали бедным, а вы, небось, в кабаках, притонах и казино все прожигали.

– Завидуй, молча. Мне сейчас хоть есть что вспомнить. А что можешь вспомнить ты? «Кушать подано!» во втором составе в выездном спектакле Распердяй-Задрищенского театра?

– Гродненского, – поджал губы артист.

– Слышал, Злыдень? Грод-нен-ско-го, – скривился Пашка, пряча грызуна за пазуху. – Горжусь знакомством со столь звездной личностью. Ты наверняка и в «Гамлете» играл?

– Представьте себе! У нас эта пьеса шла под названием «Трагедия принца Датского».