Голуби над куполами

Наблюдая бурную реакцию сожителей на расширение их жизненного пространства, Пашка расстроился. Зависть проняла его до седалищного нерва, и он вступил с опером в соревнование за звание главного Самоделкина бункера. Из дощатых ящиков мужчина сколотил удобные скамеечки с дыркой посередине – не унитаз, конечно, но Русич с его больными ногами и спотыкающийся на ровном месте Бурак были ему весьма признательны. Затем из пластиковых бутылок Пашка вырезал емкости для туалетной бумаги и прикрепил их на стенки рядом новыми «унитазами». С бумагой в подвале была напряженка, но он и тут проявил находчивость, слой за слоем отодрав нужные по размеру куски от гофрированного картона, из которых были изготовлены брошенные на свалке коробки.

Для сушки постиранных вещей Тетух в несколько рядов протянул в «душевой» кабель, сделал из найденной палки швабру, из пластиковых бутылок – пальму, украсившую комнату отдыха.

Не успел он порадоваться значимости своих заслуг, как хваткий опер из пустых металлических бочек соорудил декоративную стену-перегородку, отделяющую жилую зону от рабочей.

– Все по фэн-шуй! – восхитился Бурак. – Да с такими руками и головой тебя оторвет любая фирма. Уходи из полиции!

– Нееее, – засмеялся польщенный Лялин, – менять мир к лучшему, искоренять скверну, ловить воров, убийц и насильников – это призвание, а мастерить полезные в быту вещи – хобби. Не зря же я столько лет отцу ассистировал. Руки-то, оказывается, все помнят.

Раздосадованный Тетух закусил удила, и через несколько дней на стене в комнате отдыха уже висела большая, разделенная на сектора, мишень для игры в дартс, а на широком «журнальном» столе лежали пачка самодельных карт и расчерченное на квадратики игровое поле, нарисованные фломастерами на кусках китайского прессованного картона. Рядом находилась коробочка с «шашками» – красными и синими крышечками от пластиковых бутылок и дротики для дартса, сделанные из стальной проволоки, пластиковой бутылки и небольших тридцатимиллиметровых гвоздей.

– Молодчина! – похвалил Лялин Паштета, попав дротиком прямо в «яблочко». – Не зря ты осваивал книжки для рукодельников.

– Не лаптем щи хлебаем, – самодовольно отозвался мужчина, готовый узлом завязаться в погоне за похвалой. – Я, как Кот Матроскин, – много в чем варщик^[23].

– Знаем мы, в чем ты варишь больше всего.

От внезапно накатившего гнева на лице Тетуха задергались мышцы, поджались губы, налились кровью глаза.

– Ну, убей меня за то, что я сидел! – с удавленной хрипотой заорал он.

– Мне твоя смерть нафиг не уперлась, но я – за кармическую справедливость для людей с перевернутыми мозгами. Она благотворно влияет на эволюционный процесс.

– Еще один исповедник нарисовался. Немного пожиже, но тоже бредит зачетно. Живу – грешу, умру – отвечу!

Напуганный криками Джамшед крепко прижал Обаму к груди.

– Привыкай. На нашем паровозе – народ горячий, – сообщил таджику Бурак. – Чуть что – сразу зашквар!

– Че ты тут паришь, вошь закулисная? – набросился Павел на подвернувшегося под руку белоруса. – Видишь, чуваки терки трут, не залипай – сиди на жопе ровно, грей клюв о кружку с кипятком.

– Япона мать! Как же ты меня достал, – выдохнул Юрий. – Я бы не возражал, чтоб подобных индивидуумов использовали в качестве компоста для картофеля. Хоть какая-то польза! Глядишь, через пару десятков лет генофонд и улучшится. Вас на киче кормят, поят, одевают. Один день сидельца обходится налогоплательщикам в сто евро! А потом вы освобождаетесь и продолжаете таскать все, что плохо лежит и некрепко прибито.

– Наговариваете вы на нашу семью, Глеб Егорыч! Грех это. Что ж до пойла-еды-одежды, не смеши, мент, моего Злыдня, он и так ржет. – Явившийся на ужин крысак, действительно, скалил свои острые желтые резцы. – На ваши, блин, налоги протягиваем ноги.

– Так, может, вас в пятизвездочные отели с «алл-инклюзив» переселить по двое в номер, предварительно протестировав на совместимость? Холодильники вам подогнать, мобильники, компы, мягкие матрасы, жратву ресторанную. Так завтра полстраны побежит воровать, дабы попасть в такой санаторий!

А в Гуантанамо не хочешь? В одиночку! Где нет ни часов, ни календаря. Ни прессы с книгами, ни телика с радио. Ни писем с посылками, ни свиданий с передачами. Нет телефонных звонков и прогулок. Душ – раз в неделю. За любой проступок – побои без оглядки на то, останутся ли следы. А еще пытки – током, водой, лишением сна. Удары дубинкой и электрошокером на этом фоне – куличики в детской песочнице. Куда там нашим «Дельфинам», «Лебедям» и «Совам»^[24]. Уголовное наказание должно сопровождаться лишением всех земных благ, чтоб такие выродки, как ты, до заикания боялись снова попасть на кичу.

Сердце Тетуха хрюкнуло где-то под ключицей, в голове затикала бомба. Зрачки мужчины стали вдруг расширяться, и на какой-то миг голубые круги радужки поглотила чернота.

– Ах, ты ж муфлон понторылый! – бросился он на опера с кулаками.

Злость накатила на Лялина, вскипев до шума в ушах, и он с разворота ткнул Павлу под дых зажатым в кулаке эспандером.