Голуби над куполами

Слышал я из открытого окна, как бабульки на скамейке обсуждали молодого священника из близлежащей церкви. Говорили, что появляется он в храме очень редко, только по главным праздникам. Не было его ни в Прощеное Воскресение, ни на одной из Великопостных служб с чтением Покаянного канона. Приезжает всегда на Мерсе с личным водителем. Одет в джинсовый костюм, пахнет дорогущим парфюмом. Заходит в боковую дверь, куда свита на плечиках заносит и «батюшкино облачение». Там «переодевается в священника», выходит весь на понтах, сует прихожанам руку для лобызания. Одним словом, балаган с ряжеными. А на звоннице, нет колоколов. Давно не могут закончить иконостас. Как торчали несколько лет назад деревяшки вместо второго ряда икон, так и торчат. А «батюшка», знай, ухмыляется своим земным мыслям прямо во время Литургии.

– Я не собираюсь сейчас оправдываться и выступать адвокатом церкви. Но призываю тебя с должным почтением относиться к благотворительным делам последней и к могущественной позитивной силе, которую придают верующим людям их религиозные убеждения. Огульничанье – дело неблагодарное. Каждому из нас Бог дал свой путь, и осуждать других людей – значит осуждать Бога, который их таковыми создал. Лучше подумай о собственной душе.

Тетух достал из коробки весы, взвесил расфасованный по пакетам сахар, затем содержимое каждого полил водой и снова взвесил. Удовлетворенно крякнув, передал пакеты на заклейку.

– Вынужденная мера, – пояснил он вытаращившему глаза таджику. – Мы три месяца чай без сахара пили. Теперь делаем запасы. Нюхом чую: на днях вернемся к фасовке муки, и будет опять, как в анекдоте: «В тюрьме надзиратель объявляет заключенным: «Сегодня на завтрак будет только чай». Новенький спрашивает: «А он хотя бы с сахаром?». Надзиратель хохочет: «Может, ты еще и заварки попросишь?».

Отсмеявшись, узники вернулись к прерванному разговору.

– Ты, батюшка, не уползай раком за камень, – бросил Пашка на Русича хитрый взгляд. – Бога, стало быть, осуждать нельзя, а все, что с нами происходит – его воля. Выходит, у него относительно нас имеется какой-то многоходовой план, который, в конечном итоге, рассчитан на наше благо. Так?

– Воистину!

– Исходя из вашей мировоззренческой концепции, нам следует смириться с неизбежностью? – сощурился размешивающий клей Бурак.

– Скорбно, да истинно! Как сказал Паисий Святогорец, я бы сошел с ума от несправедливости этого мира, если бы не знал, что последнее слово останется за Господом Богом.

Паштет и Лялин одновременно фыркнули.

– Послушайте лучше притчу, братья мои. Христос ходил с проповедями из города в город, из села в село. Время было уже к ночи, и он со своими учениками, увидев большой дом, попросился переночевать. Вышел тучный, полупьяный хозяин и выгнал их со двора. Нашлись добрые люди, подсказали, что на краю села есть бедная вдова, которая с радостью всех принимает. Она и впрямь не только предоставила путникам кров и питание, но и вымыла им ноги. Утром они поблагодарили женщину и ушли. По дороге ученики спрашивают: «Скажи, Учитель, какая награда ждет эту вдову и какое наказание богатого скупца?». Господь отвечает: «У женщины падет последняя корова, а у богача будет еще больше богатства». Ученики возроптали: «Как же так, Господи? Где же справедливость?». Христос и говорит: «Вы не знаете воли Божией. Этой вдове немного не хватает слез, чтобы оплакать свои грехи, после чего она получит блаженство рая. У богача же нет чувства покаяния. Воля Божия такова: пусть он хоть здесь, на земле, поживет в свое удовольствие, потому что его ожидают вечные адские муки».

– Треш и угар! – выдавил из себя Павел.

– Ты, батюшка, бесспорно, мужик неглупый, – задумчиво произнес Бурак, – но твои притчи – вид спорта сильно на любителя, навроде керлинга.

– Плюсую, – отозвался Юрий, явно разочарованный моралью байки. – Все население планеты делится на «овец» и «пастухов». Между ними лежит огромная пропасть в психологии, привычках, поведении, самооценке. Пастухи – люди действия, разума, силы воли, самостоятельного мышления. Они не станут ждать следующего воплощения, дабы зажить по-человечески. И скорей погибнут, чем смирятся с неизбежностью.

Мажор в дискуссии не участвовал. С осунувшимся лицом и потухшим взглядом, он напоминал чучело совы. Был аморфен, недвижим, равнодушен ко всему происходящему. В голове у парня не было ни одной целой мысли – сплошные обрывки. Как он ни тужился, но собрать пазлы в единое полотно все не получалось.

Спустя несколько часов тупого лежания на нарах Алтунин начал различать звуки и даже улавливать их смысл. Коллеги по несчастью – друзьями их он бы не назвал – толковали о смирении перед неизбежностью. А он, Серега, с нарушением своих жизненных планов смириться не мог.