Голуби над куполами

Впервые за все время плена Юрий по-настоящему испугался. Не за себя, за доверившихся ему товарищей. Они так не хотели открытой стычки с бандитами, так боялись ее. Даже безбашенный Пашка собирался прислушаться к «голосу» игральных костей, а он, Юрий, настоял на своем. Теперь за его ошибку будут расплачиваться ни в чем не повинные люди.

– Прощайте, гяуры! – продолжал куражиться чеченец.

– Сдрисни, перхоть грибковая, – скривил губы опер. – Недолго вам, бандюгам, осталось на воле гулять. Не сегодня-завтра отъедете в места не столь отдаленные.

Муса выстрелил на звук. Пуля пролетела чуть левее Лялина, в нескольких сантиметрах от его уха. «Лучше б он попал, – пронеслось в мозгу опера. – Тогда б не пришлось сообщать мужикам столь убийственную новость».

Лязгнула дверь, глухо протопали удаляющиеся наверх шаги. Опер бросился в электрощитовую, зажег свет и помчался обратно. Там, на мешках с мукой, лежал истекающий кровью Пашка. Он был без сознания. Лялин приложил два пальца к шее мужчины, нащупал пульсирующую жилочку. «Жив! Остальное неважно», – с облегчением вздохнул он, вытаскивая из джинсов Тетуха кожаный ремень.

Юрий только сейчас понял, насколько он привязан к этому парню – отчаянному, веселому и непосредственному, как ребенок. Из которого фонтаном прет жизнь, заражая окружающих своей энергией. Несмотря на все бзики и чудачества, Павел вызывал у Лялина симпатию, исследовательский интерес и желание разгадать секрет привлекательности этой сотканной из противоречий натуры.

У Паштета не было высшего образования, но, в отличие от Юрия, он был знаком с произведениями Ницше, Троппера, Фрая, Коэльо. Читал Фэнни Флегг и Харуки Мураками. Он клал на окружающих с пятидюймовым прибором, но когда тех незаслуженно обижали, бросался в бой, забывая, что под ним – игрушечная лошадка, а в руках – деревянная сабелька. Внезапно порывистый, как дурной конь, Павел мог устроить свару из-за мелочи. А мог отказаться от чего-то значительного, уступив его тому, кто больше нуждается. Утром он мог быть мизантропом и прожженным циником, а вечером – романтиком и святой наивностью. Тетух фонтанировал идеями. Первым шел на амбразуру. Не боялся признавать свои ошибки. Его реакции были спонтанными, поступки непредсказуемыми, чувства неподдельными. Он был многогранной личностью, сгустком креатива, таким Маугли, которого куда не кинь, везде приживется. Но самое главное – Пашка был приличным человеком: не тянул на себя одеяло, защищал слабого, боролся с несправедливостью. «Мне б на службе такого напарника», – подумал опер, стягивая с Паштета пропитанные кровью джинсы.

– Дядь Юр, нам уже можно выходить? – высунулась из-за угла голова Мажора.

– Черт, я совсем о вас забыл! – вскинулся опер. – Вскипяти воду и тащи сюда из вон той бочки отрез вафельных полотенец.

Мажор кивнул головой, но остался стоять на месте.

– А че случилось с дядь Пашей? Это – кровь?

– Ща пошлю тебе интерфакс по интернету с подробным описанием его увечий! Гони сюда Айболита. Мухой! – и парень растворился в глубине лабиринта.

Пока Лялин накладывал Пашке жгут его же ремнем, к месту происшествия подтянулись все узники. Без лишних слов Русич кинулся кипятить воду и рвать на ленты вафельную ткань. Увидев рассеченную бровь Тетуха и его окровавленную ногу, слабонервный Бурак ухватился за сердце.

– Я говорил… Я вас предупреждал, что добром эта выходка не закончится. Они хоть коробку с едой оставили?

– Ваши вибрации, дядь Вань, несут огромный заряд диссонирующей энергии, – дрожащим голосом произнес Алтунин. Парень изо всех сил пытался сохранить самообладание, но от вида крови едва не потерял сознание.

– Юноша, не утруждайте себя поисками профанаций, – обиженно фыркнул белорус. – Я недосягаем для ваших дерзновенных аргументов.

Юрий даже головы не повернул в сторону сожителей. Он внимательно изучал найденную на полу пулю.

– Крупнокалиберная… резиновая… с металлическим сердечником. Диаметр 15,3 миллиметра, вес 12 граммов. Выпущена из травмата «Оса», – монотонно, как робот, произнес Лялин. Именно таким голосом следователь обычно диктует протокол осмотра места происшествия. – Выстрел сделан практически в упор. У потерпевшего – глубокое проникающее ранение в левое бедро. Рана имеет рваные края и большую зону ушиба…

Это был явный психический срыв. К нему привели чрезвычайное напряжение физических и моральных сил, чувство вины и страха за жизнь ближнего.

Отец Георгий похлопал опера по плечу.

– Юр, не переживай ты так. Господь не оставит нас Своей милостью и пошлет Павлу исцеление. Давайте порадуемся, что пистолет оказался не боевым, а травматическим.

– Ну, почему на нем не было ватных штанов? Толстый слой одежды защищает от глубокого проникновения, а тонкие джинсы…

– Эээ, Юра-ака, не правилна гаварыш, – замотал головой Джураев, обрабатывая рану водкой,

сэкономленной Лялиным на новогоднем банкете. – Ватний штаны – эта… ошен плоха. Вата грязний, не стерил. Он забивалса в рана, и был эта… эээээ…

– Нагноение, – подсказал Мажор.