Голубиная книга - священное сказание русского народа

Данные, вытекающие из письменных и устных источников, подкрепляются археологией. Еще в XIX веке Д. Я. Самоквасов раскопал княжеское захоронение Черная Могила под Черниговом. На основании обнаруженных там вещей курган датируется 960-ми гг., то есть языческой эпохой князя Святослава. Хотя захоронение принадлежит не Рюриковичу, а какому-то местному князю, тем не менее его инвентарь красноречиво свидетельствует о том, что покойный обладал не только светской, но и духовной властью: «Здесь мы видим и два турьих рога, обязательные атрибуты славянских божеств, два жертвенных ножа и, наконец, бронзового идола. Современники покойных дали нам понять, что под насыпью Черной Могилы лежат люди, облеченные правами не только военачальников, но и жрецов, люди, которым могут понадобиться на том свете и ножи для заклания жертв, и священные ритоны для провозглашения благоденствия соплеменникам»^{619}. Наконец, и данные языка, причем опять-таки на западнославянском материале, свидетельствуют о совмещении светской и духовной власти в лице их носителя: польск. ksiaze — князь и ksiadz — священник, ксендз, первоначально жрец; чеш. knez — и князь, и жрец, predni knez — епископ, knezstwo — духовенство; луж. knez — поп.

Традиция двуединого характера верховной власти у славян также восходит ко временам индоевропейской общности. Резюмируя многочисленные западные исследования на эту тему, В. Н. Топоров отмечает: «К числу несомненных выводов из этих исследований института царской власти относится установление скорее жреческой (а не царской в более позднем понимании этого слова) функции царя, чем административно-политической. Древний царь выполнял роль жреца, который не только знал космологическую структуру мира и ведал космологическими измерениями, но и соотносил ее с социальным устройством общества; точнее, этот царь-жрец определял на уровне правил и религиозно-юридического права, каким образом должна быть организована данная социальная группа (или их совокупность) с тем, чтобы она соответствовала космическому порядку. Это соответствие идеальным образом могло осуществиться в центре мира, определяемом местом, где проходит axis mundi. Этот центр и был наиболее сакральной точкой пространства; в ней совершалось царем-жрецом жертвоприношение, также рассматривавшееся как акт установления связи (проверки соответствия) между космическим и социальным началами. Жертвоприношение совершалось не только в максимально сакральном месте, но и в максимально сакральной временной точке — на стыке старого и нового года (если говорить о главном жертвоприношении), когда Хаос одолевал Космос. Понятно, что благополучие данного социума зависело от умения царя-жреца найти эту сакральную точку в пространстве и времени. Лишь найдя ее, можно было определить место и время жертвоприношения и через него — всю структуру пространства, занимаемого данным коллективом, — алтарь, храм, поселение, его границы (четыре стороны света) и его временные координаты. Собственно, царь-жрец и определял пространственные границы поселения, устанавливал временные ориентиры и создавал свод правил поведения морально-юридического характера»^{620}. Блестящим примером подобного единства является царь Волот из «Голубиной книги», определяющий своими вопросами последовательность повествования о происхождении мира и, судя по всему, тесно связанных с ним периодических жертвоприношений. Благодаря причастности великих князей к жреческим функциям, обеспечивающим встроенность общества в глобальную структуру Вселснной и через это его сохранение и процветание, становится окончательно понятно, почему с наступлением христианства языческие волхвы уступили свое место в космическо-телесной структуре общества именно генетически связанным с ними царям, а не кому-либо другому.

Древнерусская литература дает различные примеры соотнесения представителей трех сословий с частями человеческого тела. «Слово о полку Игореве», со ссылкой на легендарного

Бояна, сравнивает самого князя с головой, а подвластную ему землю — с телом:

Сказали Боян и Ходына,
Святославовы песнетворцы
старого времени Ярослава,
Олега-князя любимцы:
«Тяжко голове без плеч,
беда телу без головы» —
 так и Русской земле без Игоря^{621}

.