Голубой бриллиант (Сборник)

махнул рукой, сказав, что это совсем не обязательно, что

военные, особенно генералы сейчас не в моде, что ему

хочется посмотреть, как выглядит "Первая любовь" среди

других скульптурных работ. На этот раз зрителей было гораздо

меньше, чем вчера - возможно, по случаю понедельника, - и

они около двух часов внимательно рассматривали

выставленные работы. Дмитрия Михеевича раздражали и

даже возмущали произведения "авангардистов", которые он

называл хороводом бездарей и подонков. Иванов старался

гасить его слишком эмоциональную неприязнь, объясняя тем,

что среди зрителей есть поклонники и такого искусства, что

всякий художник имеет право на свое видение мира, на свой

стиль и манеру, хотя сам Иванов не принимал и не

воспринимал опусы "авангардистов", - он был неисправимый

убежденный реалист.

Возвратясь с выставки и наскоро пообедав, Алексей

Петрович занялся формовкой портрета Дмитрия Михеевича.

Услугами форматоров он пользовался редко, особенно сейчас,

когда так немилосердно взвинчены цены. Это довольно не

простое мастерство он освоил, когда работал в мастерской

академика с формовщиками высокого класса.

Он не успел облачиться в рабочий комбинезон, как в

дверь позвонили. Сегодня он никого не ждал и хотел было

сделать вид, что его нет дома. Но звонки настойчиво

повторялись, пришлось открыть. Перед ним у порога стояла

Лариса Матвеевна в шубе из черного каракуля и пушистой

шапке из белого песца. Иванов мучительно удивился

нежданному визиту, а она заговорила извиняющимся тоном:

- Была у своей знакомой тут недалеко и решила зайти. А

телефон не помню, где-то у Маши твоя визитка.

Иванов не стал изображать на своем лице радость, но и

недовольства не показал. Лишь сухо пригласил, распахнув

дверь: - Пожалуйста, заходи в мою хижину.

В прихожей, помогая ей снять шубу, небрежно-

равнодушным голосом объявил:

- Собирался поработать.

80

- А я вот видишь - помешала. Конечно, лучше бы

позвонить. Да так получилось. Ты уж извини меня, я ненадолго.

Я так была рада нашей встрече на выставке. Надо же. Вот и

совсем не собиралась, и не хожу я по выставкам. А тут какая-

то сила потянула меня. Мы с Машей проходили по Моховой,

смотрим, народ толпится. Маша говорит: давай зайдем, -

сбивчиво и торопливо тараторила она, проходя в кабинет, и

остановилась в нерешительности.

Приход ее для Иванова был совсем некстати, он не знал,

о чем им говорить. Ворошить прошлое, такое далекое и уже

как бы и нереальное, он не намерен. Все чистое, светлое, но

очень короткое, что было между ними, перегорело в молодой

душе, превратилось в пепел, не оставив ни обид, ни упреков.

Перед ним сидела старая женщина с подштукатуренным

лицом, отмеченным печатью уныния и грусти. Одета она была

в дорогой темно-коричневый бархатный костюм, престижный

четверть века тому назад, и светлую блузку, на которой

покоились крупные бусы. Речь ее была торопливая, манерная,

а блуждающий взгляд не мог скрыть внутреннюю пустоту.

- Расскажи, как ты эти годы, живешь-то как? Покажи свои

хоромы.

- Живу, как видишь, не жалуюсь. А хоромы - смотри, -

сказал он с терпеливым благодушием и развел руками.

Лариса Матвеевна очень проворно встала и бодрой

энергичной походкой направилась в "зал", где стояли его

готовые работы. Глаза ее смотрели открыто и прямо с каким-то

двойственным удивлением: она видела произведения

настоящего мастера и в то же время ее смущали женские

торсы, обнаженные женские фигуры. Он наблюдал за ней с

терпеливой вежливостью и даже с тайным любопытством и

снисходительной иронией. Сказал:

- Ты тут посмотри, а я пойду поставлю чай. Или ты

предпочитаешь кофе?

Она предпочитала кофе. Иванов поставил на плиту

чайник и с чашками, ложечками и банкой растворимого кофе

вернулся в "зал", выгрузил посуду на стол и снова вышел за

сушками и печеньем. Когда вернулся, она стояла посреди

комнаты и смотрела на Алексея Петровича с лукавой улыбкой

глуповатыми растерянными глазами.

- А ты молодец, ты очень вырос, - похвалила она с

потугой на светскую утонченность. - А что это у тебя такой

интерес к нашему полу? И все голые. Ты что, женский угодник?

81

- В вопросе ее звучало неприличие, а в глазах играла

загадочная улыбка.

- Бабник? Ты это хотела сказать?

- Наверно, все твои любовницы, - игриво сказала она, но

в голосе ее не было осуждения.

- Возлюбленные, - небрежно и равнодушно ответил он и

посмотрел на нее испытующе.

- Да ну тебя: жениться тебе надо. Я знаю, со Светланой

ты не был счастлив. Она - женщина с норовом... с тяжелым

характером.

- А ты счастлива?

- Я?.. Было счастье, да уплыло. - Она горестно

вздохнула, глаза ее затуманились. Выдержав паузу, сообщила: