Голубой бриллиант (Сборник)

прядью падали на упрямый, изрезанный двумя глубокими

морщинами лоб. Подвижные, темные, без намека на седину

брови во время работы хмурились, делали его взгляд суровым

и холодным. Ожидая выхода натурщицы, Иванов крепкими

натренированными руками разминал податливую, серую, с

зеленоватым оттенком глину и накладывал ее на проволочный

каркас, на котором и должна появиться девушка с ромашкой.

- А у вас там свежо, - раздался за его спиной тонкий,

вкрадчивый голос Инны.

- Здесь потеплей, - равнодушно ответил Иванов и,

повернувшись, деловито осмотрел обнаженную женщину.

Гибкая стройная фигура молодого упругого тела,

отличавшегося чистой белизной, превзошла его ожидания.

"Русская Венера, наверняка не рожала", - подумал он, любуясь

изяществом и гармонией девичьей стати. И только огромные

невероятной конструкции серьги, прикрепленные к далеко не

изящным ушам без мочек, казались совсем неуместными.

"Серьги придется снять", - подумал Иванов и обратил

внимание на кольца. Их было целых пять: на обручальное и

витое из белого металла. На другой - на двух пальцах три

кольца: отдельно с жемчугом и два с камнями. "Многовато, -

подумал Иванов. - Очевидно, что б отвлечь внимание от не

изящных пальцев". Предложил:

- Прошу вас на трон, примите позу, как это изображено в

пластилине, возьмите в руки вот этот цветок. Представьте

себе, что это ромашка с последним лепестком. - Инна легко

взошла на помост, где рядом с креслом стоял включенный

электрообогреватель, и привычно приняла предложенную позу.

Иванов поглядел на нее прищуренно и продолжал: - Вам надо

войти в роль. Попробуйте. Вы влюблены пылкой девичьей

любовью. Быть может, первой в своей жизни. Вспомните свою

первую любовь - это же ничем и никем неугасимый пожар!

Ваши чувства - они написаны у вас не лице, во взгляде, в

глазах, даже они отражаются в руках, в этих трепетных

пальцах, держащих спасительный цветок, надежду и мечту.

Перед вами море, даль безбрежная, светлая мечта.

На чистом здоровом лице Инны заиграла вежливая

улыбка, а в глазах искрились лукавые огоньки, и Иванов понял:

"Не получится у тебя, детка. Тебе, наверно, не пришлось

испытать пожара первой любви. Она, кажется, была у тебя

19

первая, но только без пожара, и ты ее уже не помнишь". Но

ничем не выразил своей досады и продолжал:

- Ну хорошо, это оставим на потом. А сейчас займемся

фигурой. Рука с цветком должна быть энергичней и в то же

время ласковой, нежной. Руку с лепестком ослабьте, лепесток

этот сейчас упадет. Правую ногу опустите чуть пониже, у вас

красивые ноги, чудесное тело, красоту нельзя скрывать, как и

нельзя навязчиво демонстрировать, - все должно быть

естественно, как в самой природе.

Его поощрительный теплый взгляд, приятный, мягкий,

слегка приглушенный голос и эти лестные по ее адресу слова

согревали душу и вызывали ответную симпатию, - она не

считала их дежурным комплиментом. "Этот человек искренний,

добрый и нежный", - думала Инна, глядя на Иванова прямым,

полным любопытства взглядом. Он вызывал в ней симпатию

как художник, работы которого ей пришлись по душе, особенно

тот мраморный портрет девушки. "Так и не ответил, кто она.

Похоже, что его первая любовь, - думала Инна, наблюдая как

быстро в руках этого немногословного мастера обыкновенная

глина превращается в женский торс. - Он так искренне,

трогательно говорил о любви, в которой, надо думать, знает

толк. Интересно, он женат?" Спросить пока не решалась, это

успеется.

Он работал быстро, напористо, вдохновенно с

юношеским задором. По крайней мере этого творческого огня

она не замечала у тех художников, которым позировала.

Словно угадав ее мысли, он спросил:

- Вы давно работаете с художниками? Какой у вас опыт?

- Считайте меня начинающей. - Глаза ее лукаво

блеснули. Подумала: "Самое время спросить о возрасте". - Вы

такой энергичный, такой жадный в работе. Простите за

нескромный вопрос, сколько вам лет?

Он сверкнул на нее мгновенным взглядом и, не

отрываясь от глины, негромко проговорил:

- Умножьте свой возраст на два и получите мой.

- Думаю, вы ошибаетесь: мне не двадцать и не двадцать

пять. Гораздо больше.

- Под тридцать или за тридцать, - утвердительно

произнес он.

- В таком случае вам за шестьдесят? Не поверю.

- Я и сам не верю. Потому и не стал отмечать свое

шестидесятилетие. Не почувствовал его, или просто забыл.

20

Это было давно, - бросил он мимоходом, не отрываясь от

работы.

Инна продолжала изучающе наблюдать за ним; ее

поражал творческий порыв Иванова, его прицеливающийся,

энергичный взгляд, которым он торопливо обстреливал ее,

словно боялся что-то упустить, куда-то опоздать. Она