Голубой бриллиант (Сборник)

восхищалась серьезным, сосредоточенным выражением его

свежего, здорового лица. "Не уж-то ему за шестьдесят?

Интересный мужчина. А эти две серебряные вспышки в его

темной бородке, седые усы и черные брови - какая прелесть!"

- А почему б вам не назвать эту свою работу "Первая

любовь", - неожиданно для себя сорвалось у нее с языка. Он

промолчал, лишь выпрямил крепкие крутые плечи. Она

продолжала: - Вы так хорошо говорили... о первой любви.

- В жизни человека любовь - святое чувство, а первая

любовь - святейшее. Потому оно долго не выветривается из

памяти сердца, - сказал Иванов, отводя от натурщицы глаза,

полные страстного возбуждения, он не сказал, что "Первой

любовью" он называет портрет Ларисы.

"А вот я свою первую не помню. И была ли она вообще? -

подумала Инна, и мысль эта неприятно уколола ее. Ей было

неловко, и досадно, и завидно пожилому скульптору, который

так бережно хранит свою первую любовь. - Возможно, это его

жена, и он строго хранит супружескую верность. Чушь, таких не

бывает, и я это докажу. Я нравлюсь ему, он сам об этом сказал.

Может, импотент? Но таких не бывает - бывают неопытные

женщины, как говорит профессор сексологии Аркадий Резник",

- будто от какой-то обиды мысленно взорвалась она.

Аркадий Резник был ее мужем.

Инна считала, что она знает мужчин и разбирается в их

психологии. В этом деле она к тридцати годам имела

солидный опыт. Женщина повышенной сексуальности, она не

вступала с приглянувшимися ей мужчинами в длительную

связь, в основном это были "одноразовые": удовлетворив свою

похотливую страсть, она больше не возвращалась к своему

избраннику. Корыстных целей она не преследовала. "Половой

альтруизм", - проиронизировала она над собой.

- Не замерзли? - спугнул ее размышления приятно-

доброжелательный голос Иванова.

- Немножко, - ответила ее кокетливая улыбка.

- Отдохните.

Инна легко соскочила с подмостка и, играя податливым

телом, плавной походкой поплыла в кабинет, где лежала ее

21

одежда. Первый час позирования для нее пролетел быстро,

она нисколько не устала, хотя малость озябла. В кабинете она

набросила не себя свой пуховый дымчатого цвета платок. Она

брала его всякий раз, идя на позирование: он хорошо согревал

после сеанса. Из кабинета с сигаретой в зубах заглянула в зал,

куда неумолимо влекло ее необъяснимое желание - ей

хотелось еще раз посмотреть беломраморный портрет юной

девушки. Стоя перед ним и внимательно вглядываясь в

одухотворенное лицо, она старалась разгадать тайну

притягательной силы белого мрамора, одушевленное

колдовским искусством мастера. "Могучий талант, - мысленно

оценила она и тут же поправилась: - нет, такое определение не

подходит. Могучий - это когда на площади монумент. А этот

нежный, задушевный, ласкающий. Добрый талант или гений", -

подытожила она свои размышления. Она еще раз обратила

внимание на тонкую лепку изящных рук, на плавные линии

пальцев, подпирающих круглый подбородок, на слегка

намеченную тугую грудь, с трепетным соском. Она заметила

эту деталь только сейчас. "Это сделано не навязчиво,

целомудренно, с большим тактом", - отметила про себя Инна, и

мысль ее сразу же обратилась к композиции "Девичьи грезы",

над которой "она с Ивановым" сейчас работает. У нее хватило

ума и фантазии, чтобы представить себе эту будущую

скульптуру и по достоинству оценить замысел автора. Если

здесь только портрет "бюстового" размера, хотя и с руками, то

там - во весь рост, обнаженная во всей прелести своего

изящного тела. Эта приятная мысль льстила ей и

вдохновляла. Она представила себя беломраморную, а может,

в дереве (нет, лучше в мраморе или в бронзе) среди

выставочного зала, толпящихся вокруг нее зрителей с тайным

вопросом: кто она - эта богиня красоты? "Алексей это сделает

с блеском: он добрый гений". Ее гений, - твердо решила Инна,

направляясь в "цех".

А "добрый гений" в это время стоял у большого окна, на

подоконнике которого громоздились горшки с комнатными

цветами, и наблюдал за висящей на натянутой веревке

птичьей кормушкой из бумажного пакета от молока, в которую

соседка только что насыпала семечек. Стайка шустрых

голодных синиц как рассерженные осы яростно атаковала

кормушку, отталкивая и крылом и клювом друг дружку. Каждая

думала только о себе: борьба за выживание. Эта забавная, но

довольно грустная картина ассоциировалась с наступающим

новым 1992 годом, который по всем признакам обещал быть

22

для России голодным и холодным, с людскими бедами и

страданиями, перед которыми его предшественник покажется

благодатным. Вот так же, как эти синицы, голодные люди в

борьбе за выживание будут убивать друг друга за кусок хлеба.

Впрочем, у синиц все обходится бескровно, они благородны и

благоразумны. А люди...

Иванову вспомнился недавний случай в булочной, где