Голубой бриллиант (Сборник)

поверите - подумала, а вдруг сейчас вас встречу. Так мне

хотелось. И мои биотоки дошли до вас, как радиоволны.

- Дошли и позвали. И я помчался на ваш зов. Значит, в

вас есть какая-то притягательная сила. Я ее заметил еще при

первой встрече на выставке в Манеже.

- Вы хотите сказать - колдунья?

- Не колдунья, а колдовство. Вы смеетесь. И напрасно.

Вы обладаете неотразимым колдовством.

- Как прикажете это понимать, как комплимент или...?

- Как истину, Машенька, как святую истину, - тихо и

проникновенно произнес он.

Подошел троллейбус. Иванов помог Маше подняться на

ступеньку. Та же "пречистая" сила тянула и его в троллейбус, и

он уж готов был подчиниться ей и проехать хотя бы несколько

остановок, чтоб продолжать бесконечный разговор, в котором

важны не слова и их смысл, а голос, тон, каким произносятся

эти слова, дыхание, взгляд, выражение глаз. Но дверь

захлопнулась, и он остался на тротуаре. Из троллейбуса Маша

159

ласково помахала ему рукой, а он в ответ поднял куклу и еще

долго смотрел в след уходящему троллейбусу.

Домой Алексей Петрович прилетел на крыльях. Уже

несмутно догадывался, а отчетливо, со всей определенностью

он понимал, что с ним что-то произошло, чему он и радовался

и чего боялся. В нем пробудилось чувство такой

всепоглощающей силы, о которой он и не подозревал. Это

чувство вырвалось, как извержение вулкана, и расплескало

такой огонь души, с которым даже при большом желании он не

мог совладать. Это чувство всегда жило в нем в состоянии

бдительной дремы, молчаливо зрело, копилось, ожидая своего

часа. Именно своего. Даже пылкая ненасытная жена сексолога

не могла его разбудить. Не откликнулось оно и на нежный

стеснительный зов врача Тамары. Молчало, таилось в

ожидании своего часа. И когда этот час пробил, оно не стало

постепенно, сдержанно и плавно проявлять себя. Оно,

подобно сверхзвуковой звезде, произвело душевный взрыв,

осветив всю вселенную, в которой обитало всего лишь два

человека - Маша Зорянкина и Алексей Иванов. Этого взрыва

Иванов боялся, стеснялся и даже стыдился.

2

С любопытством, но сохраняя внешнее спокойствие,

входила Маша на примитивное возвышение в мастерской

Иванова, чтоб занять вертящееся кресло. Она даже пошутила:

- Иду, как на эшафот.

- Да что вы, Машенька, - ласково возразил Алексей

Петрович. - Не на эшафот, а на трон восходит ваше

величество.

Иванов был чрезмерно весел, слегка возбужден и даже

суетлив. Его лицо, которое он всегда содержал в порядке, а в

этот день тем более выражало решимость и блаженство. Во

время сеанса Иванов разрешал "модели" разговаривать, чего,

как правило, не позволяют живописцы. Он знал, что Маша

позирует впервые в жизни, поэтому старался разговором

заставить ее быть естественной.

- Вы не напрягайтесь, не позируйте, держите себя

свободно, думайте о чем-нибудь хорошем, мечтайте. Как мы

уже договорились, вы - царица и восседаете на троне. Так

царствуйте, думайте о ваших подданных, об их счастье и

благополучии, о могуществе и процветании державы. И будьте

бдительны - остерегайтесь политических демагогов и

авантюристов, чтобы, не дай Бог, не появились в вашем

160

государстве горбачевы и ельцины, шеварднадзе и яковлевы.

Гоните их в шею, а еще лучше - на плаху вкупе с разными

рыжими крысами, облаченными в поповские рясы.

- Что вы так немилосердны к духовным лицам, Алексей

Петрович? Не забывайте, что газета, которую я имею честь

представлять, относится с глубокой симпатией к православной

церкви, - произнесла осторожно Маша, стараясь не "потерять"

позу. - Я тоже отношусь с глубокой симпатией к религии

вообще и к нашей православной церкви в частности. В данном

случае я имел в виду конкретный персонаж, не личность, а

безличностный персонаж, который компрометирует

священнослужителей.

- Не думаю, - возразила Маша. - Он скорее

компрометирует своих друзей-демократов.

- Демократы уже давно сами себя скомпрометировали, -

сказал Иванов, прищурив глаза и внимательно всматриваясь в

лицо Маши. Разговаривая, он продолжал ваять быстро, с

упоением. - Слово "демократ" уже стало ругательным. Вы

знаете, в народе его уже подправили на "дерьмократ".

Маша старалась молчать и предпочитала слушать его и

наблюдать за ним. Ей нравилось, как внимательно

всматривается он в нее, бросая быстрые короткие взгляды на

пока еще бесформенный ком глины, нанизанный на

проволочный каркас. Теперь она имела возможность в силу

необходимости смотреть на Иванова без смущения в упор, в

его восторженные глаза, излучающие свет вдохновения, в его

не старое лицо, наблюдать за уверенными движениями

проворных рук, за сосредоточенным взглядом, которым он

дольше задерживался на глине, чем на ней. Она видела, как