работу ее мысли и ни словом, ни жестом не смел потревожить
ее. Наконец Маша, как бы очнувшись, подняла на него взгляд,
улыбка смущения только на миг сверкнула в ее грустных
глазах, отчего суровое лицо ее сразу потеплело, оттаяло.
Устремив на Иванова тихий печальный взгляд, она медленно,
словно продолжая свои тяжелые думы, проговорила:
- Вы сказали, что разрушен фундамент. Какой
фундамент вы имели в виду? Социализма? - Последнее слово
она произнесла с подчеркнутой иронией.
- Совсем нет. Я имел в виду духовную, нравственную
основу. Разного рода наполеоны, гитлеры для нашего народа
были внешними врагами, интервентами. Против них
поднимался весь духовный, патриотический потенциал народа,
и была это главная сила, которую не сумели одолеть
чужеземцы. Обратите внимание: ни Наполеон, ни даже Гитлер
не имели "пятой колонны", которая бы вонзила нож в спину
России. Их наследники это учли и все предусмотрели. Они
заранее, на протяжении многих лет создавали в нашей стране
"пятую колонну", ядро которой составляли сионисты, а
попросту евреи. - Он вдруг поймал себя на мысли, что
повторяет слова генерала Якубенко. - И начала она
действовать с подрыва фундамента, духовного растления не
одного, а многих поколений. Начали с изоискусства:
абстракционисты, авангардисты; проповедь уродства,
безобразия. Потом в музыке: там уже пошла откровенная
бесовщина - поп, рок и тому подобная мерзость. Все это денно
и нощно заполняло эфир и телеэкраны. Шло массовое
духовное растление, запрограммированное, организованное,
поощряемое отечественными и западными "авторитетами".
Они наступали нагло, цинично, без опаски, пользуясь
поддержкой и покровительством самых высоких властей -
Хрущева, Брежнева. Когда под фундамент заложили
достаточно тола, когда внедрили в сознание людей бациллы
духовного СПИДа, тогда и произвели тот взрыв, который
назвали "перестройкой".
170
- Все это так, и я с вами согласна. Взрыв произошел,
фундамент поврежден, но не разрушен.
Маша посмотрела на него с глубокой солидарностью, и
теплая улыбка затрепетала на ее влажных губах. Произнесла
тихо и нежно:
- Теперь я вижу: мы единомышленники. Я очень-очень
рада этому. Иметь верного друга-единомышленника - это
большое счастье. - Она расчувствовалась. Глаза загорелись и
осветили розовой вспышкой лицо, голос задрожал: - Простите
меня за банальность, но это искренне: у меня такое чувство,
что я знаю вас очень давно.
- Я верю, потому что и сам испытываю такое чувство. -
Он хотел признаться, с каким трепетным волнением ждал ее,
но не решился.
- Мне пора. Настенька ждет. Когда теперь встретимся?
- После праздника, - с непринужденной сердечностью
ответил Алексей Петрович.
- Какой праздник вы имеете в виду?
- Завтра воскресенье, 23 февраля - День Советской
Армии.
- Ах, да... Армии, которой нет.
- Она еще есть. И праздник ее будет. Мы с генералом
договорились пойти к вечному огню у Кремлевской стены.
Почтим память...
На прощание он вручил ей куклу, которую купил вчера в
"Детском мире". Она протянула ему руку, узкую, нежную с
крепким пожатием, не отпуская его руки, сказала:
- От души поздравляю вас с праздником Советской
Армии. - Смутилась в нерешительности. Потом порывисто
обняла его и поцеловала в щеку.
3
День 23 февраля 1992 года будущие календари назовут
"кровавым воскресеньем". К нему готовились по обе стороны
политических баррикад. Народ России помнил этот день, как
праздник своих Вооруженных Сил, которыми он всегда
гордился. Службу в армии прошла большая часть мужского
населения, и потому в каждом доме, в каждой семье этот день
воспринимали как всенародный праздник, с ним связывали и
героический подвиг в годы Великой Отечественной, и память о
жертвах той страшной, невиданной по жестокости войны. По
обычаю в этот день люди шли к Вечному огню, чтобы
возложить цветы на могилу неизвестного солдата. Чтоб
171
повиниться перед ним за свои малодушие, беспечность,
нерешительность и глупость, позволившие без сражений
оккупировать свою Родину претендентами на мировое
господство. У доведенных до отчаяния обманутых и
деморализованных "пятой колонной" людей, растерянных
перед наглостью и цинизмом оккупантов, еще теплилась
надежда на свою армию, на то, что у ее офицеров и солдат
пробудятся
чувства
человеческого
достоинства,
профессиональной гордости и гражданского мужества. Этого и
боялись оккупационные власти, и мэр Москвы Попов с
благословения президента Ельцина закрыл плотной стеной из
сотен самосвалов и грузовиков, из тысяч омоновцев,
вооруженных щитами и дубинками милиционеров и солдат, все
подходы к центру столицы, где у Кремлевской стены, у могилы
неизвестного солдата струится трепетное пламя вечного огня.