Голубой бриллиант (Сборник)

часа. Перед ней было ее отражение, не застывшее в глине, а

словно бы живое, дышащее, одухотворенное, в котором

поражали прежде всего глаза, исторгающие любовь и мечту.

Маша не находила слов, чтоб выразить свою благодарность

ваятелю. Она смотрела на Алексея Петровича восхищенно, по

лицу ее разлился радостный румянец, а уста молчали.

- Еще один сеанс - и все будет в порядке, - сказал

Иванов, критически глядя на свое творение.

- Как? - удивленно воскликнула Маша. - А разве здесь не

все в порядке?

- Надо поработать. Чуть-чуть. Мы недолго - часок-

полтора без перерыва. Но это в другой раз. А сейчас будем

чаевничать.

Он был доволен своей работой и без лишней скромности

считал портрет Маши своей большой творческой удачей. Он

даже удивлялся, как быстро ему удалось раскусить "твердый

орешек", потому что это был первый случай в его творческой

практике, когда всего за два с половиной часа он сумел

создать почти законченный портрет. Для него это был своего

рода рекорд.

Чай пили в гостиной, и оба не удивились, что как-то

незаметно начали продолжать прерванный во время перерыва

разговор.

- Давайте уточним наши разногласия, - первым начал

Иванов. Он хотел единомыслия с Машей. - А может, между

нами и нет никаких разногласий. Епископ Хрисанф и генерал

Якубенко решительно расходятся в вопросе о революции

семнадцатого года. А мы с вами?

- Мы, то есть наша газета называет это октябрьским

переворотом, - уколола Маша довольно дружелюбно.

- Ну вы, конечно, говорили, что ваша газета

монархическая, религиозная, антисоветская.

- Отчасти. А вообще главная у нас линия - патриотизм и

русская идея... Разве вы не согласны, что октябрьский

переворот совершили масоны, ядро которых составляли

евреи? Наша редакция получила интересный материал: имена

и фамилии пассажиров, ехавших из Швейцарии через

Германию во время мировой войны в Россию совершать

революцию с Лениным во главе. Всего сто восемьдесят девять

168

человек. Из них русских только девять. Остальные - евреи.

Вожди революции. Там и Зиновьев (Апфельбаум), и

Сокольников (Бриллиант), и Войков (Вайнер), и Мартов

(Цедербаум), и Рязанов (Гольденбах) и целый легион таких же

"пламенных революционеров" - вершителей судьбы России.

Возглавлял масонскую ложу Троцкий (Бронштейн).

- Вы, несомненно, правы в том, что во главе революции

стояли главным образом евреи, - как бы мягко соглашаясь,

проговорил Иванов. - Но ведь народ пошел за коммунистами,

поддержал революцию. А почему? Потому, что жил русский

народ - рабочие, крестьяне - в нищете, в бескультурье. Это я

знаю из жизни своих односельчан, из рассказов стариков. А вы

можете поверить - я носил лапти.

- Но вы родились уже в советское время.

- Да, но не коммунисты повинны в том, что мужик был

темен, нищ, полуголоден. Коммунисты пообещали ему земной

рай, он и пошел за ними. Пошла беднота. Справный

крестьянин, а таких было немало, противился. Особенно когда

его силком в колхоз загоняли. Вроде того, как нынешняя власть

насильно загоняет народ в рынок. Обманывали и тогда,

обманывают и теперь. Погрязли во лжи по самые уши. Вот

теперешняя желтая пресса, или сионистская, как ее называет

мой генерал, на все лады расписывает, как хорошо жилось в

России до революции и как плохо в советское время. А я

думаю, что хуже чем сегодня в России никогда не было. Хотя

много всякого лиха пережил наш народ - и ордынское иго, и

шведских рыцарей, и смутное время Лжедмитрия. Нашествие

Наполеона и Гитлера. Все было: кровь, слезы, пожары и

другие ужасы. Но оставалось государство, держава

оставалась, ее фундамент не разрушался. А нынешние

перестройщики разрушили фундамент.

- А мне кажется, фундамент еще цел и не потеряна

последняя надежда, - сказала Маша. - Хотя то, что происходит

с нашей страной сейчас, похоже на кошмар, на жуткий сон, где

все лишено логики и смысла, поставлено с ног на голову. И

самое страшное, что народ - хотя это уже не народ, а сборище

безвольных, лишенных разума человечиков - позволяет

безропотно собой манипулировать.

- А кто его лишил разума? - быстро отозвался Иванов. -

Вы, пресса. Телевидение. Радио. Впрочем, извините - вашей

газеты это не касается. Но сколько их, патриотических газет?

Раз, два и обчелся. А тех, сеющих ложь, дурман, разврат, - их

сотни, если не тысячи. Мой генерал утверждает, что вся

169

желтая пресса находится на содержании Запада или фонда

Горбачева, хотя это одно и то же.

Маша молчала, погрузившись в невеселые думы. Взгляд

ее, устремленный в пространство, казался отсутствующим, и

сама она была какой-то другой, печально сосредоточенной,

напряженной, сжатой, как пружина. Иванов, с восхищением

глядя на нее, как бы зримо, осязаемо ощущал углубленную