Голубой бриллиант (Сборник)

- Похвально, конечно, и редко в наш век. Вот бы

нынешним властелинам пример с вас взять. А над чем вы так

героически трудились? Или это секрет?

- Пусть пока будет тайной и будущим сюрпризом... для

вас. Когда встретимся, тайна станет явью.

- Заинтриговали. Но я молчу и с нетерпением жду

встречи.

В Маше жил дух свободы, независимости в личной

жизни, и в этом она видела свое преимущество перед

знакомыми женщинами, повязанными брачными узами. Но

периодически на нее обрушивалась тоска, чувство

неудовлетворенного желания. Не было ощущения полноты,

томила какая-то половинчатость и неопределенность. В

искренности Иванова она не сомневалась и знала, что он

терпеливо и бессловно ждет от нее ответных чувств. Он ей

189

определенно нравился, но вначале она сдерживала себя, и

чем крепче нажимала на тормоза, тем сильнее в ней

разгоралось желание броситься в поток необузданных

страстей.

Встреча произошла через три дня. В полдень он

позвонил ей в редакцию, не надеясь застать ее. Но она сама

взяла трубку.

- Рад вас слышать, - были его первые слова. - Как ваша

ангина?

- Все в порядке - улетучилась, не оставив следов.

- Вдвойне рад, значит, есть надежда на встречу?

- Конечно, - твердо и весело ответила она. - Как

прикажете.

- Приказов вы от меня никогда не услышите. А видеть

вас я хочу всегда. Хоть сейчас.

- Насчет "сейчас" надо подумать. А вот в конце дня

неплохо бы. - В голосе и в словах ее он уловил нотку

неопределенности. Спросил:

- Есть проблемы?

- Проблем никаких нет. Но я хотела бы явиться к вам

тоже с сюрпризом. Словом, если мой сюрприз будет к концу

дня готов - я приеду. В любом случае позвоню.

Положив трубку, он поспешно направился в магазины:

надо было что-то раздобыть к столу по случаю такой

необычной встречи с сувенирами с обеих сторон. Его

сувениром был ее портрет, выполненный в граните. А ее? Он

не знал и не пытался разгадать: приятней получить сувенир

неожиданный.

Когда такая вспышка любви возникает между юными

сердцами - это естественно. Но он опытный в житейских и

сердечных делах - о Машином опыте ничего не знал, - почему

же он на склоне лет вдруг почувствовал себя двадцатилетним?

Да, да, вспоминал Алексей Петрович, такое с ним было в

сорок шестом году, когда влюбился в Ларису, тогда еще даже

не Зорянкину (девичью фамилию Ларисы Матвеевны он не

помнил). С тех пор ничего подобного с ним не случалось.

Сердце словно было законсервировано на эти долгие годы, и,

казалось, уже навсегда.

Теплилась надежда - тихая, тайная, - что когда-нибудь

появится его голубой бриллиант. Но бриллианты надо искать.

А он не искал, он ждал, полагаясь на судьбу. И судьба

сжалилась над доброй и терпеливой душой. Теперь он

мысленно убеждал себя, что Маша - не случайность, что она и

190

есть дар судьбы. Не зря же она - дочь его первой любви, ее

родная кровь. Нет, это, конечно же, не случайно. Потому-то и

установились теплые, сердечные, доверительные отношения,

словно они знают друг друга с самого детства.

Маша позвонила в начале седьмого и восторженным

голосом произнесла только одно слово: "Еду!" Но для него это

слово значило больше, чем дюжины красивых и ласковых

слов. Он быстро накрыл в гостиной стол, водрузив две бутылки

вина. Она появилась скоро, веселая, румяная, сияющая

счастьем. Он проводил ее в гостиную, и первое, на что она

обратила внимание, был сервированный стол с двумя

бутылками вина.

- О, как шикарно! - с неподдельным возбуждением

воскликнула Маша и посмотрела на Алексея Петровича

долгим трепетным взглядом.

Она достала из сумки свежий, совсем тепленький номер

газеты, который читатели получат завтра, развернула его, и

Алексей Петрович увидел фотографии трех своих

произведений: "Ветеран", "Девичьи грезы" и горельеф "Пляж".

Фотографии сопровождала краткая статья об авторе, под

которой стояла фамилия М.Зорянкиной.

- Это вам мой сюрприз, Алексей Петрович. Завтра

читатели узнают, что есть в ограбленной, униженной,

оскорбленной, оккупированной "пятой колонной" России

великий скульптор Алексей Иванов, который создает шедевры

даже в кошмарное время духовной деградации общества.

Прежде чем сесть за стол, Маша быстрым привычным

взглядом окинула зал, и тут глаза ее зацепились за предмет,

которого здесь раньше не было. Ее портрет в граните! В

больших горящих глазах ее вспыхнуло изумление. Перед ней

было что-то знакомое и в то же время другое, новое, отличное

от того, что было в глине. Строгий, крепкий гранит придавал

всему образу цельность, основательность, ярче, точнее

выявлял характер; черные волосы, освещенные верхним