Голубой горизонт

Сара написала письмо Джиму. Оно состояло из двенадцати страниц плотного пергамента, заполненных ее мелким изящным почерком. Письмо Сара зашила в плотную парусину и покрасила пакет в небесно-голубой цвет корабельной краской, а потом запечатала горячей смолой. Имя адресата она написала белой краской заглавными буквами: «ДЖЕЙМСУ АРЧИБАЛЬДУ КОРТНИ, эсквайру». Потом она отнесла письмо на вершину холма и сама спрятала в щель под почтовым камнем. А на камне соорудила высокую пирамидку из камней, чтобы Джим, когда появится здесь, сразу понял, что его ждет письмо.

Мансур, охотясь в глубине долины, убил еще пять буйволов. Женщины засолили, замариновали и высушили мясо и еще приготовили пряные колбаски на дорогу. Мансур следил за командой, когда матросы наполняли свежей водой бочки на обоих кораблях. Когда все оказалось готово, Том и капитаны-арабы на веслах обошли корабли, чтобы проверить их осадку. Оба судна, хотя и тяжело нагруженные, сидели на воде отлично. И выглядели на удивление элегантно в новой окраске.

Кадему, в цепях и под надежной охраной, позволяли каждый день на несколько часов выходить на палубу. Том и Дориан по очереди допрашивали его. Видя тень сухой свиной шкуры на палубе, Кадем отвечал на их вопросы если не охотно, то по крайней мере с некими признаками уважения. Однако в его глазах все так же светилось приводящее в замешательство выражение. Хотя Том и Дориан задавали одни и те же вопросы в самой разной форме, ответы Кадема звучали одинаково, он избегал расставленных для него ловушек. Он, без сомнения, прекрасно знал, какая судьба может ожидать его. Закон позволял Дориану и Мансуру проявлять милосердие по собственному усмотрению, и, когда Кадем смотрел на них, он видел в их глазах смерть и надеяться мог лишь на то, что, когда придет время, они даруют ему быструю и достойную казнь, без ужасов расчленения или кощунства вроде свиной шкуры.

За долгие недели заключения на нижней палубе жизнь Кадема вошла в определенный ритм. Трое матросов-арабов по очереди охраняли его ночью, сменами по четыре часа. Их тщательно выбрал сам Батула, и поначалу они внимательно относились к своим обязанностям. Хотя сами они помалкивали, но передавали Батуле все сказанное Кадемом, вплоть до самых незначительных замечаний. Однако ночи тянулись долго, а вахты навевали скуку, и сидеть без сна становилось трудно. А Кадема обучали самые известные муллы королевского дома Омана, тренируя его в диалектике и религиозных дебатах. И то, что он в темноте нашептывал своим стражам, пока остальная часть команды оставалась на берегу или спала на верхней палубе, звучало привлекательно для религиозных молодых людей. Истины, которые изрекал Кадем, казались слишком живыми и пронзительными, чтобы докладывать о них Батуле. Стражи не могли не слышать Кадема, и поначалу они просто с благоговением прислушивались к его словам, когда он говорил об истине и красоте пути веры. А потом, сами того не замечая, начали откликаться на его шепот. По огню в его глазах они решили, что Кадем — святой человек. И в пылу собственной веры, воспринимая логику слов Кадема как неопровержимую, изо дня в день проникались нужным ему убеждением. И постепенно полностью подпали под влияние Кадема ибн Абубакера.

Тем временем волнение перед скорым отплытием охватило всех остальных. Последние вещи и товары вынесли из хижин на краю леса и переправили на корабли. В Страстную пятницу Том и Мансур бросили факелы в опустевшие домишки. Сухой тростник вспыхнул мгновенно. А ранним утром следующего дня корабли снялись с якорей; света едва хватало, чтобы Том мог провести суда по узкому проливу. Ветер ровно дул со стороны берега, и Том легко вывел их маленькую флотилию мимо утесов в открытое море.

Шла уже середина дня, и земля превратилась в невысокую голубую полосу на западном горизонте, когда один из матросов в сильнейшем волнении выбежал по трапу с нижней палубы. Том и Дориан находились на шканцах; Дориан сидел в шезлонге, который Том соорудил специально для него.

Сначала ни один из них не понял, что именно отчаянно кричит матрос.

— Кадем! — только и разобрал Том.

Он промчался по трапу на нижнюю палубу. Кадем находился все в той же надежной деревянной клетке, что построили для него плотники; он спал, съежившись на соломенном тюфяке. Цепи все так же тянулись от него к железным кольцам, ввинченным в палубу…

Том схватил угол тонкого одеяла, закрывавшего пленника с головы до ног, сдернул его… и пнул ногой чучело, лежавшее под покрывалом. Оно было ловко сшито из двух набитых паклей мешков, перевязанных кусками старой веревки так, что создавало впечатление человеческого тела под одеялом.

Корабль тут же обыскали от кормы до носа; Том с Дорианом с мечами в руках сами проверили каждую щель, тыкая клинками в каждый угол и в каждый зазор.

— Еще три человека пропали, — сгорая от стыда, доложил Батула.

— Кто именно? — резко спросил Дориан.

Батула замялся, но все же заставил себя ответить.

— Рашид, Пинна и Хаббан, — хрипло ответил он. — Те самые, которых я поставил его охранять.