Голубые родники

Утром я отправился бродить по станице. Во всем облике ее — наше, донское, по чему соскучился я на тульских, липецких и воронежских землях. Дымки, пахнущие подовым хлебом (его здесь на капустных листах пекут); янтарный крыжовник за плетнями; молодайки с подойниками в руках (они уже успели побывать в полевом таборе); бородатые старики в выцветших казачьих картузах, в синих галифе с лампасами, заправленных в шерстяные носки… Шесть утра, а уже открыты все станичные магазины, и в раймаге «Юбилейном» — весь он из стекла и бетона — прицениваются к модным сапожкам первые покупательницы.

Я знал Казанскую как самую «глубинку», а здесь теперь и водозаборные колонки на улицах, и телевизионные антенны над крышами, и даже машина по домам газовые баллоны развозит. Каток асфальтовый стоит — начали улицы прихорашивать. На афише кинотеатра название фильма, который в Воронеже только еще рекламировался. И такси встретил, совсем как в городе. Казачьему укладу и здесь отдали дань: выкрасили кузова легковых такси голубой краской с красными лампасами.

Перед полуднем я попал на заседание совета молодой интеллигенции — есть такой при Доме культуры. Я слушал, о чем говорилось на заседании, и вот что думал. Так же вот собирались в станице лет сорок назад избачи и учителя, спорили о всеобуче и кружках ликбеза, о диспутах с церковниками. Забота, в сущности, у этих людей и сейчас такая же — нести культуру в народ; только и самой интеллигенции в станице во много раз больше, и церкви давно нет, поэтому и разговор иной.

Перестала уходить молодежь в город, все больше в колхозе остается. Не устроить ли встречу выпускников со старейшей трактористкой Матреной Абрамовной Мещеряковой, Героем Социалистического Труда? Может, и девчат из Шумилинской станицы пригласить — тех, что после школы на трактор сели? Сочинил станичник Чиков, учитель, пьесу, «Как наливалась рожь» называется, а поставили ее не в Казанской, а в городе Каменске. И пьеса ведь стоящая — о том, как молодые люди на трудностях проверяются. А мы репертуар для Дома культуры ищем. Еще вот послать в область письмо о типовых проектах для пригадных клубов нужно: нет ведь таких проектов, архитекторы все больше дворцы спорта возводят. Может, стоит им о о таких хуторах, как Рубеж, подумать?

Казанская — станица с большими запросами. Дело не только в проектах хуторских клубов. Станица строилась исками, отвернувшись лицом от Дона, к воде спускаются ярами огороды да левады[4]. Не так просто это все перекроить, а давно уже нужна станичникам и набережная. Сейчас, чтоб добраться к пристани, приходится и с колючим терновником побороться, и через канавы попрыгать.

Здесь все больше строится новых домов — двух- и трехэтажных, и они, как близнецы, похожи один на другой. Я не могу сказать, что такие дома украшают станицу, — громады из красного кирпича с безликими фасадами. Меня больше радовали на соседних улицах казачьи куреня с резными наличниками, с искусными фигурками из жести на крышах. Так ли уж обязательно строить многоэтажные дома, не очень удобные для сельского жителя? Ведь привык он — этот житель — и к фруктовому садику с огородом, и к леваде, на которой зимует плоскодонка, к сарайчику, где зимой и летом провяливаются рыбацкие сети. Наверное, все-таки нужно искать «золотую середину» в застройке таких станиц, как, например, Казанская.

После полудня уходил на Мигулинскую буксирный катер «Гром». Этакая измятая, громыхающая посудина, которой в субботу должно исполниться сто лет. Что ж, и такой транспорт годится.

Заветный камень

Родные мои, как хочется жить! Как хочется еще раз встретить рассвет над родным Доном, припасть губами к росистой траве…

Сделайте это за меня. Когда меня поведут на казнь, я не буду жалеть о том, что не успела…

Предсмертная записка Кати Мирошниковой.

Возле устья Песковатки высится у Дона камень — огромный, серый, покрытый пылью, весь потрескавшийся. Мимо едут машины, проходят пешеходы. Приглядевшись внимательнее к каменному излому, увидишь двух богат в смертной схватке.

Здесь взяли фашисты Катю Мирошникову. Здесь расстреляли ее сентябрьским утром 1942 года.

Много лет уже, как в степи придонской ковыля не осталось, а здесь, у камня заветного, он живет. В зной и жару когда пересохнет, потрескается вся земля, ковыль еще пуще цветет. Зимой, в метель, степь укроется снегом, а ковыль кудлатый опять ветрам кланяется. Сеча случится, костьми землю укроет, он и сквозь кость пробьется, не остановишь..