Голубые родники

По обе стороны — куда ни взглянешь — поля и поля. Хороша нынче пшеница в Задонье! Столбы по обе стороны шоссе — энергия Цимлянской ГЭС идет в хутора и на фермы. Ровные и строгие оросительные каналы прорезали степь. А вот остался в стороне поселок из уютных, красивых коттеджей, крытых черепицей. Что это — столько новых домов в хуторе? Нет, это совсем новый хутор, он не нанесен еще на карту. А дома выстроены для колхозников-переселенцев, Приехавших на задонскую целину из Ровенской области. Приехали они лет пять-шесть назад и уже прочно обжились на новом месте. Хозяйства здешние только начинали осваивать орошаемые земли, так что помощь новоселов была очень кстати: самим было бы трудно распахать и засеять залежи. А главное — посеять столько риса, получившего постоянную и твердую «прописку» в донской пойме.

Эта пойма — настоящее золотое дно. Еще накануне войны на XVIII партийном съезде тогдашний секретарь обкома партии Двинский говорил, что здешние земли богаче, чем долина Нила, но обработать их не хватает рук. Рядом Дон, а степь губили суховеи, пока не пролегли от Цимлянского моря оросительные каналы. Степь, щедрая на травы, но сенокос прежде старались закончить к середине мая: после этого срока она выгорала и превращалась в пустыню. А зимой — бураны, «шурганы» по-местному, да такие, что и на севере не случаются…

На двести километров уходит от моря в задонскую степь магистральный канал, а от него в обе стороны — распределительные каналы. Рис пришел на эти поля не сразу. Сначала знали одну пшеницу. В 1963 году во время вешнего паводка посевы озимых были уничтожены. Пришлось думать: что и как сеять в пойме, какие участки оставить за пшеницей, а какие пустить под рис. На землях Суховского совхоза собрали по семьдесят пять центнеров риса с каждого орошаемого гектара. Вот это урожай! И никакие пыльные бури не страшны, когда вода на полях… Сейчас уже двести тысяч гектаров покрыты оросительной сетью. Орошаемые земли на Дону занимают всего три процента пашни, а дают восемь процентов всей сельскохозяйственной продукции: весь рис, восемьдесят семь процентов овощей, восемьдесят процентов всего картофеля, тридцать процентов винограда. Вот, оказывается, какая сила у поливного гектара!

В Задонье веками не заботились о сохранении малых рек и водоемов — нещадно рубили леса, срезали начисто камыш. Слишком уж много стало суходолов, и слишком много балок и ериков начинается в этих краях с жестокого слова «сухая»: Сухая Юла, Сухая Долина, Сухой Егорлык, Сухо-Соленый… Названия эти и сейчас остались, когда пришла в степь живая вода. Зато в колхозах появились неизвестные прежде должности поливальщика, гидротехника, электротехника, диспетчера оросительной системы, инженера-мелиоратора…

На гребнях оросительных каналов много рыбаков. Оказывается, в рисовых чеках есть и рыба. Заполняют по весне чеки водой и мальков сразу запускают (конечно, не белого амура: он всходы мигом уничтожит). А осенью, когда отводят воду, можно вместе с рисом собирать и рыбный «урожай». В совхозе «Цимлянский» как-то даже забрел из магистрального канала в поливную борозду сом на полпуда. Что же касается сазанов и карпов, то были бы только у вас удочки, а в улове не сомневайтесь.

Когда в степь пришла вода, пришлось потеснить кое-где знаменитые конезаводы. Я не знаю, чье сердце не замирало при виде стройных, тонконогих, будто отлитых из бронзы, золотисто-рыжих донских скакунов буденновской породы! Увидишь в степи табун окруженных жеребятами элитных кобыл, и кажется, что все они светятся и словно плывут в белесом степном мареве. Немало трудов и подвигов свершили донские кони и на мирных полях, и на полях сражений, немало завоевали призов и наград за резвость и красоту бега на разных, самых знаменитых состязаниях… Да ни один праздник в станице или хуторе не обходился без верховых состязаний. И стар, и млад — все, кто умел держаться в седле, — выезжали за околицу соревноваться в джигитовке, рубке, упражнениях с пикой. Лихости и удали не надо было занимать никому. Но понемногу, с годами все это стало забываться: техника вытеснила лошадей, перепахали луговую целину в конезаводах. Да и самих-то заводов осталось два-три — там, куда еще не добрался плуг, километрах в трехстах от Дона.

Долго не гаснет заря на западе. Темнеет небо, наливаясь шелковистым блеском. Чуть выше бордовой полоски заката дрожащей капелькой вспыхивает голубоватая звезда… Придется заночевать в дороге. Спадает зной. Пахнет клевер, и в его густых зарослях бьет вечернюю зарю перепелка. Где-то далеко-далеко синеет край горизонта, густая молочная пелена медленно надвигается на поля. В стороне от полевого вагончика собираются, прижимаясь плотнее друг к другу, кони. Торопятся табунщики, сбивая их вместе. Рекой, туманом пахнут росы, мягко топчут их кони нековаными копытами. Тишина… Только плеснет вдруг рыба в Дону, и эхо разносится по реке. Табунщики уже у костра, ароматно пахнет ухой, заправленной укропом, чебрецом и пшеном.