Гомо Сапиенс. Человек разумный

И эти вопросы обсуждаются. Отталкиваясь вначале от наблюдений над спортсменами, делает первые шаги антропомаксимология – наука о сверхвозможностях человека. Ее рекомендации – добровольцев-одиночек со скромными запасами воды и пищи уже испытывали в лесотундре, арктических льдах, в раскаленных песках пустыни, в открытом море, задача была одна и та же: выжить! – будут полезны и для тех, кто вынужден вступать в нелегкое сотрудничество, а порой и соперничество с машинами.

Впрочем, о соперничестве говорить становится все труднее. Возьмем сверзвуковую авиацию. Восприятие летчика отстает от скорости самолета: пилоту кажется, что предметы, которые он видит, рядом с ним, а на деле они находятся уже в сотнях метров позади. Так созданная человеком вторая природа начинает экзаменовать своего творца.

Да, наша эпоха требует мужества и других сверхкачеств уже не только от героев, но и от рядовых граждан-тружеников. Так, автоматы, безусловно облегчающие труд работника, незаметно превращают его в безынициативного, бездумного «нажимателя кнопок».

Конечно, конфликт между плодами НТР и истинными нуждами человека наиболее резок и болезнен в странах капитала. Там рабочий, за плечами которого незримо маячат предельно исполнительные, беспрекословные роботы, должен отдавать хозяину последние силы, уподобляться машине, фактически становясь ее рабом. Именно с Запада доносится анафема технике, НТР, достижениям науки. Оттуда слышатся предостережения, что искусственный мир вещей (вспомним перуанский миф!) растопчет человека. Вот одно из таких высказываний (русский философ-эмигрант Николай Бердяев (1874–1948), 30-е годы XX века):

«Самая главная опасность состоит в том, что техника угрожает самому человеку. Сердце человека содрогается от холода металла. Человек создал организованное общество и широко использует технику для окончательного господства над природой. Но, по чудовищному сцеплению обстоятельств, человек становится снова рабом (прежде он был рабом природы! – Ю.Ч.), рабом того что сам сделал, рабом общества машин, в котором сам незаметно вырождается… Меня тревожат страшные видения: наступит время, когда машины станут настолько совершенными, что они будут действовать без какой-либо помощи человека, машины овладеют всей вселенной, автомобили и самолеты победят скорость, радио населит воздух музыкой умерших голосов; последние люди, став бесполезными, неспособными дышать и жить в этой технической среде, исчезнут, оставив после себя новую вселенную, созданную их разумом и их руками…».

9.4. Который сердце заменил мотором

Я вот

       хожу

             весел и высок.

Прострелят,

               и конец –

                     не вставишь

                                   висок.

Не завидую

           ни Пушкину,

                     ни Шекспиру Виллю.

Завидую

          только

                 блиндированному

                                 автомобилю.

Владимир Маяковский

Январь 1924 года. В третьем номере журнала «Красная нива» напечатано стихотворение Владимира Маяковского «Протестую!». Оно было очень необычным и начиналось так:

Я

  ненавижу

              человечье устройство,

ненавижу организацию,

                               вид

                                  и рост его.

На что похожи

                    руки наши?..

Разве так

             машина

                      уважаемая

                                   машет?

Представьте,

              если б

                 шатунов шатия

чуть что –

               лезла в рукопожатия…

Поразительные строки! В те годы поэт энергично громил Керзона, Вудро Вильсона и разных прочих «буржуев», боролся на страницах «Комсомолки» с бюрократами, хулиганами и пьяницами, защищал от доносов и наветов рабкоров, берег от кулацких пуль бесстрашных селькоров.

Приветствовал «метрошку» (в Москве тогда только что началось строительство «метрополитании»), агитировал за самолеты для мужика. В общем, он всячески «выволакивал будущее».

И вот среди нэпмановских будней тех дней неожиданно возникают строки, которые как бы прямо адресованы нам, далеким потомкам, людям начала XXI века.

Завидуя «блиндированному автомобилю», Маяковский сокрушался по поводу людской слабости:

Мозг

      нагрузишь

            до крохотной нагрузки,

и уже

        захотелось

                   поэзии…

                           музыки…

Задолго до диспутов о возможности создания интеллектуальных роботов поэт впрямую сравнивает возможности людей с возможностями машин, словно чуя важность таких сравнений для будущей жизни человечества. Но Маяковский не был бы великим поэтом, если бы ограничился лишь сравнением. Нет, он зовет к переменам, указывает цель:

Довольно! –

                 зевать нечего:

переиначьте

                конструкцию

                             рода

                                 человечьего!

Тот человек,

                   в котором

цистерной энергия –

                     не стопкой,

который

          сердце

                  заменил мотором,

который

           заменит

                    легкие – топкой…