Гончие Артаксеркса

В мгновение ока, как прыжок пантеры, лаконец оказался рядом с ним, нависнув парня к стене, взяв за шею, щёлкнул зубами, почти у самого носа. Получилось не хуже чем у Абдастарта. Этот Калос совсем не напоминал того воспитанного, чуткого и нежного мальчика, которого знала семья. Резкий, уверенный. Собранный сейчас в храме он чувствовал себя как в бою.

Беловолосый зашипел парню прямо в лицо, глаза его стали чёрными, из-за расширившихся зрачков, лицо бледным, превращаясь в страшную маску, а на губах застыл хищный оскал. Словно белая пантера вселилась в Калоса.

— А тебя мразь, я сам поимею, если ещё тявкнешь.

Больше ему никто не перечил, почему-то все поверили что эта беловолосая шалава до смерти опасна. Как не странно, лаконец чувствовал себя старше всех этих маменькиных сынков учащихся на отцовские деньги, не знавших лаконской плети, тюремных оков и ласк семьи, никогда не убивавших, избалованных деньгами и сытой жизнью.

Больше Калоса не задевали, боялись. С кем-то даже подружился, потом, во время учёбы.

Учился лаконец усердно, где не хватало таланта, брал усидчивостью и прилежанием. В медицине его подготовка позволила перейти сразу на следующую ступень, из своего дома он только один ходил вскрывать трупы и изучать внутренности.

В храме Пильданаса или, как его называли эллины Мышиного Аполлона, врачеванию уделял должное значение, но всё-таки меньшее, чем Асклепион. Маржик же был отличным учителем, и давно уже начал натаскивать мальчишку.

В отличие от большинства ребят, Калос готовился к занятиям. Что бы не отвлекала от учёбы горячая юношеская кровь, он удовлетворял себя сам, лишаясь многих проблем которыми были завалены его одногодки.

Бывало по утрам когда остальные уже убежали купаться или веселиться, юноша оставался один дома, раскладывал свитки, и лёжа в цветастой мантие, поигрывая пальцами на голых ногах. Он вгрызался белыми ровными зубами в яблоко, что бы перебить вкус храмовой еды. Свитков было много, папирусные, тряпичные, где написано было с двух сторон.

Он просматривал их с удовольствием. Юноша с трепетом и любовью перебирал их, ему нравилось учиться, нравилось впитывать новые знания, и очень хотелось быть таким же умным как Маржик. Опять перед глазами встал строгий образ лугаля, не тот, который целовал, ласкал, лидиец представший перед внутренним взором был умный ироничный, знавший всё не понаслышке, в отличие от храмовых учителей.

Теперь юноша был уверен, Маржик его не любил, и это было так обидно. Калос хотел быть для него хорошим мальчиком, он старался, всё делал, что бы лугалю было с ним приятно. И ведь, глупый, думал, что это любовь.

Лаконец хмыкнул. Какая любовь, если Маржик взял и его под Афдостарта подложил. Как так можно. Почему он думал, что его, такого замечательного, обязательно агапа будут, душевное единение. Наверно всё дело в родосце. Ему понравился Мемнон, не с проста же он им любовался.

То, к чему он готовился давались на удивление тяжело. Вызовы демонов, раньше он видел, как это делал Лешай. Но тот не был обученным жрецом и использовал свои методы, которые подсказывало ему нутро, природное чутьё, многое из которого официальная наука отрицала как в подходах так и в трактовке.

Учёба это было именно то, что позволяло не думать, не вспоминать семью, его Митрическую семью. Почти год он был среди них и теперь… скучал. Он скучал по неугомонному и как сатир похотливому Барзику, с которым было беззаботно и весело. Он вспоминал Лешая и Скусу, их ласковое и доброе отношение.

Мысли же о Маржике юноша гнал прочь, но они всё равно навязчиво возвращались вместе с хитрыми глазами, насмешливым голосом, теплом рук, и умными замечаниями. Калос тосковал. Он был свободен, сыт, имел крышу, даже деньги, но теперь ему не хватало того, к чему привык за почти что год общения с лидийцем, юноша уже втянулся в процесс и получал от него удовольствие. Теперь он ощущал себя брошенным. То внимание, в котором раньше купался, растаяло как лёгкое облако в небе, от этого было тоскливо, только учёба отвлекала от горестных мыслей.

Одевшись в длинную хламиду храма ежедневно он шёл на высокий берег. Там, во время одного из занятий он увидел небольшой грот в берегу. Толстое дерево упало в море, оставляя после себя дыру, второй корявый древний платан всё ещё держался позволяя опытному человеку, привыкшему лазить по горам, беспроблемно спускаться в этот грот. В этой земляной дыре, просторной и удобной, никем не посещаемой, Калос удовлетворял сам себя. С берега он смотрел на летающих чаек, на бающиеся об обрыв волны, вспоминал Маржика его руки, губы, требовательные, сильные, его фаллос, большой по сравнению с ростом врача. Лидиец никогда не доставлял ему боли или неприятных ощущений, на что богат был более горячий Барзик. Маржик всегда был нежен и предусмотрителен, он предугадывал все его желания.

Когда низ живота полностью затвердевал, превращаясь в деревянное копьё, Калос подымал хитон и начинал ласкать себя, для разрядки же приходилось садиться или опускаться по собачьи на четвереньки, когда его дырочка требовала внимание к себе.