Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии

Ранее Стимсон возражал против того, чтобы президент выступал с обращением о пересмотре условий безоговорочной капитуляции. Но где-то в середине июня его мнение по этому вопросу изменилось. Близость победы на Окинаве развеяла опасения военного министра, что японцы воспримут смягчение позиции США по поводу безоговорочной капитуляции как проявление слабости. Кроме того, на него наверняка повлиял Гувер. В начале июня Гувер послал Трумэну письмо, копию которого президент передал Стимсону, желая узнать его мнение. Гувер писал, что умеренная японская прослойка, «желающая спасения как нации, так и императора», с большей готовностью согласится на эти условия, если «британцы и американцы смогут убедить японцев, что не собираются выкорчевывать их, уничтожать их форму правления и вмешиваться в их образ жизни». 12 июня Стимсон, Грю, Макклой и Форрестол обсудили вопрос о безоговорочной капитуляции. На этом совещании Стимсон сообщил о соображениях, высказанных Гувером в своем письме. По словам Форрестола, «это был один из важнейших вопросов», и Стимсон был с этим согласен. Теперь военный министр твердо стоял на том, что «нет никаких препятствий к отказу» от требования о безоговорочной капитуляции, если США смогут «добиться решения всех своих стратегических задач, не используя эту формулировку»[142]. Члены «Комитета трех» (Стимсон, Грю и Форрестол) договорились координировать свои действия. На следующий день Форрестол поднял этот вопрос в беседе с президентом. Трумэн ответил, что до своего отъезда на Потсдамскую конференцию хотел бы провести совещание Военного и Военно-морского министерств, Госдепа и Объединенного комитета начальников штабов, чтобы четко определить политический курс и стратегические задачи США в Азии [Mills 1951: 69]. Трумэн прибег к ставшему уже его излюбленным методу реагирования на совет, пришедшийся ему не по вкусу: как только ему предлагали пересмотреть требование о безоговорочной капитуляции, он увиливал от прямого ответа, заявляя о необходимости провести совместное совещание.

Однако давление на Трумэна по этому вопросу продолжало постепенно нарастать. 16 июня Грю послал президенту докладную записку по поводу письма Гувера. В этой записке и. о. госсекретаря умолял президента после завершения битвы за Окинаву выступить с обращением, в котором было бы однозначно сказано, что японцам «будет позволено самим выбрать будущую форму правления». Грю отмечал, что «сохранение трона» и «неприкосновенность» Хирохито скорее всего являются «не подлежащими обсуждению условиями японцев». Без четкого разъяснения, что при безоговорочной капитуляции будет гарантировано соблюдение этих условий, японцы никогда не согласятся прекратить войну[143].

Утром 18 июня, перед совещанием президента с руководством армии и флота, на котором обсуждался план вторжения в Японию, Грю снова встретился с Трумэном и попросил его пересмотреть требование о безоговорочной капитуляции. К разочарованию Грю, Трумэн ответил ему, что отложит свое решение до тех пор, пока эта тема не будет обсуждена на встрече «Большой тройки» [Grew 1952,2:1437][144]. Президент обещал, что этот вопрос будет внесен в повестку Потсдамской конференции. Он снова ускользнул от обсуждения данной темы. Такое постоянное увиливание приводит нас к неизбежному выводу, что Трумэн не хотел пересматривать это требование. Он был исполнен решимости отомстить за унижение при Перл-Харборе, вынудив противника согласиться на безоговорочную капитуляцию. Однако Трумэну еще предстояло найти способ утолить свою жажду мести, сведя при этом к минимуму потери среди американских солдат. У него еще не было на руках всех карт.

В то время как американцы стремились приблизить конец войны, смягчая условия капитуляции, в Кремле изо всех сил пытались войну затянуть. 15 июня Молотов послал Малику инструкции, как вести переговоры с Хиротой:

Вам по собственной инициативе искать встречи с Хирота не следует. Если он опять будет напрашиваться на встречу, то его можно принять и выслушать и, если он опять будет говорить общие вещи, то следует ограничиться заявлением, что при первой же возможности (намек на диплопочту) Вы сообщите в Москву о беседах. Дальше этого идти не следует[145].