Гонщик

– Видите? Я знаю, о чем говорю. – Я улыбнулась своему отцу, который явно был со мной согласен. – Нет, я получила настоящее образование. Я выучила то, чего не было в расписании. Это никогда не окажется среди вопросов на контрольной. Я узнала кое-что о жизни.

И смертельном опыте. И технике похорон в мусорном ящике результатов воображаемой смерти.

– Я узнала кое-что о любви.

Я посмотрела на родителей и подумала о том, как они сменяли друг друга возле меня все то время, что я провела в больнице. Я посмотрела на скучающее лицо Джульет и вспомнила, как оно смягчается, когда она берет на руки Ромео. И я подумала о Рыцаре. Как всегда.

– И я узнала кое-что про людей. Я узнала, что иногда самые сильные, самые храбрые члены общества могут сломаться в одну минуту. А иногда самые маленькие и хрупкие из нас… оказываются крепче гвоздей. Я узнала тут о гуманности – о своей и о вашей. Думаю, именно поэтому это и называется Гуманитарный Факультет. Я наконец поняла почему.

Когда толпа одобрительно рассмеялась над этой моей жалкой попыткой пошутить, мой взгляд упал на пару бледно-серых глаз в дальнем конце зала возле одного из выходов. И я немедленно поняла, почему я не опознала их раньше.

Они улыбались.

Я поздравила всех выпускников 1999 года, и, по кивку декана, я и мои однокашники сорвали и бросили в воздух наши шапочки. А затем пригнулись, когда они начали падать на нас своими острыми уголками.

С дипломом в руке я прорвалась к выходу сквозь все улыбки, объятия, кивки и благодарности, отчаянно желая застать единственного человека в этом зале, который не хотел со мной поговорить. Я думала, что уже вырвалась на свободу, когда мне в лицо ударил жаркий влажный воздух конца мая, но, прежде чем я успела выбежать на парковку в поисках одного жуткого белого грузовика, меня окликнул по имени знакомый голос.

Обернувшись, я увидала своих родителей, стоящих рядом с Джульет и Девой-Готом возле кирпичной стены зала. Мама была единственной среди всех, прижимающей к носу платочек, и я улыбнулась. Она смеялась, когда все вокруг плакали, и плакала, когда все смеялись.

К тому моменту, пока я получила все мамины объятия, все папины хлопки по спине, все монотонные поздравления своих подруг, я успела осознать тот факт, что Рыцарь исчез. Опять.

Приклеив к лицу фальшивую улыбку, я пообещала встретиться со всеми в моем любимом итальянском ресторанчике за углом, повернулась и пошла к своей машине. Улыбка тут же слетела.

«Не думай о нем, – говорила я себе. – Нет. Стоп. Ты только что закончила школу, детка. Ты счастлива. Ну и будь счастлива. Эй, спорим, ты сможешь дойти до своей машины, не думая о нем? Готова? Давай!»

«Хонда», «ниссан», «мазда», «хонда», «хонда», «БМВ», «шеви»…

Я перечислила все марки, а иногда и модели всех машин, мимо которых прошла по пути к маленькому черному «мустангу», стоявшему посреди парковки. И тут я напрочь забыла все, что делала. Забыла, как моргать. Забыла, как дышать. Потому что под дворником моей машины лежала хрупкая бумажная роза, сложенная из ярко-зеленой программки выпускной церемонии.

Я прижала бумажный цветок к носу, пытаясь извлечь из него последние следы сигаретного дыма и коричного запаха, и села за руль. Уставившись в лобовое стекло, я изо всех сил сражалась с собой и с нарастающим в горле комом.

«В последний раз, – наконец решила я. – Прочту проклятую штуку в последний раз, и все».