Good Again (СИ)

Платформа была довольно безлюдна в сравнении с тем днем, когда я его провожала в Капитолий. Тогда я словно побывала на похоронах, и, несмотря на прорву людей вокруг, чувствовала себе как никогда одиноко, когда он уезжал. Теперь же, стоя метрах в семи от ближайшего встречающего, я будто бы стояла на каменном мысу, который возвышался над лесным озером моего отца. Я была одна, но вовсе не испытывала одиночества, вглядываясь в лесистую местность, откуда должен был показаться поезд. Несмотря на летний день, было не жарко — погода была подозрительно прекрасной — и в просветах между шпалами виднелись одуванчики. Меня посетила безумная мысль, что они тоже все это время ждали его возвращения, и сияли желтыми солнышками, не спеша превращаться в белые пушистые шары. Не один только Пит питал слабость ко всеми красивому — в лучшие времена и мне она была не чужда, ведь в ее присутствии прочь отступали и одиночество, и тревога.

Руки так и ходили ходуном. И ничего с этим было не поделать. Джоанна, с которой я разговаривала по телефону накануне, велела мне надеть на вокзал платье и… больше ничего, после чего я от смеха суть не скатилась на пол. Она была в своем репертуаре: сначала секс, а все остальное приложится. Надо ли говорить, что я не стала следовать ее совету явиться на перрон без нижнего белья, но платье по такому случаю надела. Я достала из закромов и тщательно отгладила сарафан, в котором он изобразил меня когда-то, несколько месяцев назад — желтый с маленькими зелеными бабочками. Теперь он сидело на мне в облипку, намекая, что за последние месяцы я все-таки чуть-чуть поправилась. Утром, расправляя ткань на теле, я ощутила все дополнительные килограммы, которые осели за это время на бедрах и кое-где еще. Окинула себя взыскательным взглядом в зеркале и в кои то веки осталась довольна увиденным — теперь я более, чем когда-либо прежде, напоминала женщину. Даже мои груди стали полнее, и теперь слегка выглядывали из v-образного декольте.

Это же относилось и к моими волосами, которые сегодня я решила оставить распущенными и не завивать. На ресницы я нанесла совсем чуточку туши, а на запястья — капельку подаренного Эффи парфюма. Даже достала из шкафа сандалии, те самые, с тонкими ремешками, на маленьком каблучке, в которых я смотрелась как школьница.

С этим внутренним ощущением, редко меня посещающим — что я, возможно, все-таки красива — я стояла на перроне и напряженно ждала, когда же издалека наконец послышится металлический грохот, а потом из темных зарослей, окружающих мой любимый Дистрикт, покажется поезд. Когда это и впрямь случилось, сердце забилось в груди, и колотилось все сильнее, пока состав прорывался сквозь завесу деревьев и, замедляясь, катил к вокзалу и, наконец, как послушная собака замер у моих ног.

В юности мне доводилось смотреть капитолийские фильмы о любви, истекающие приторной романтикой, в которых нереально красивые герои кружились в танце, соблазняя друг друга, и было полно горящих свеч, откинутых пологов, а музыки, которая, казалось, вот-вот выплеснется через край, стоило влюбленным появиться на экране. От всего этого я воротила нос. Любовь же, которую я постигла с Питом, была могучим, но застенчивым созданием, которое подкралось к нам в сопровождении разве что шепота и плеска воды. Это чувство было более примитивным и гораздо менее банальным, чем-то, что показывали в кино, и я была теперь убеждена, что те, кто все это снимал, понятия не имели, что же такое настоящая любовь.

То, что рвануло у меня в груди в миг, когда он ступил на платформу, не было изысканным, оно было голодным, диким. У меня подгибались колени, когда я пошла, в потом побежала туда, где он стоял, оглядываясь в поисках меня. Когда его взгляд упал на меня, я так и застыла на месте, скованная внезапным, иррациональным страхом. Что если его чувства изменились? Что, если он понял, что мы больше не можем быть вместе? Что, если огонь, который пылал между нами до его отъезда, угас под гнетом терапии, современных методов лечения и коварного расстояния.

Но я опять обманулась, как уже много раз прежде, потому что пока я вязла во всех этих сомнениях, он уже преодолел разделявшее нас расстояние, обхватил меня и покрыл мои влажные теперь щеки дождем из поцелуев. Я схватилась за него, а он, нимало не смущаясь тем, что мы были сейчас у всех на виду, нашел мои губы и растворился в них. Поцелуй этот я ощутила как продолжение того, порывистого и резкого, который он оставил мне на прощание, как будто нас с ним прервали буквально только что, а сейчас он вернулся к своему прежнему занятию, от которого все мое тело плавилось и становилось ватным. Он был горячее солнца, висевшего в безоблачном небе над головами, и прочнее, чем Хеймитч, который, ухмыляясь, стоял позади него и терпеливо ждал, пока на него обратят внимание.