Good Again (СИ)

Мой прогноз оказался верен — я почувствовала, что рыдания накатывают на меня в то самое мгновение, когда поставила вещи Пита за порогом. И мне пришлось вести нешуточную внутреннюю борьбу, чтобы снова взять себя в руки. Дом больше не был пуст, его наполнило присутствие одного единственного, но самого важного человека. Я чувствовала это, даже стоя к нему спиной.

Стоило ему закрыть за собой дверь, и я застыла на месте, раздираемая между радостью и волнением. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я решилась поднять на него глаза. На нем были те же рубашка и штаны, в которых он уехал, он исхудал, но выглядел здоровым. Во взгляде уже не читалось прежнего безумного смятения. Ясные голубые глаза пристально меня изучали, но смогли выдержать моего ответного прямого взгляда. Напряжение в его теле, от которого он уже дрожал, было совсем иной природы, чем та внутренняя буря, которая трепала его три месяца назад.

Я мысленно рассматривала варианты своих действий: Обнять его? Поцеловать? Пожать ему руку? Едва ли это могло считаться проблемой после того, как мы чуть не проглотили друг в друга прямо на перроне. Однако здесь, наедине, в нашем с ним укромном уголке мы терялись, не зная как себя друг с другом вести.

— Ты голоден? — тихо спросила я, боясь нарушить хрупкий баланс, который не давал нам обоим разлететься на миллион мельчайших осколков.

— Китнисс… — произнес он с мольбой, оставив без внимания мой вопрос, и я знала, что он пытается найти способ преодолеть разрыв во времени и пространстве, который разделял нас. Мы были не совсем теми людьми, которые сосуществовали здесь несколько месяцев назад. И оба были начеку, ломая голову, кого именно мы нынче обнаружим на месте потерянных потерянных и исковерканных душ. Он тоже стоял передо мной как вкопанный, по его телу снова пробежала дрожь, и мне было ясно, что он напуган. И что он не посмеет приблизиться, пока я сама не сделаю первый шаг.

С трудом сдержав нервный смех — так все это было нелепо — я уверенно взяла его за руку.

— Для начала мы все-таки поедим, — безапелляционно заявила я и повела его прямиком на кухню.

***

Еда не была какой-то там особенной. Я приготовила тушеное мясо, просто потому, что знала — Пит его любит. Разве не питался он все свое детство мясным рагу, которое готовил его отец? К тому же, это было мое коронное блюдо, одно из немногих. Это Пит был у нас настоящий виртуоз кулинарного дела, а наша кухня без него была уже не тем волшебным местом, как раньше.

— Как я соскучился по твоим тушенным белкам. В Капитолии их днем с огнем не сыщешь, это ведь не такое гламурное блюдо, чтобы подавать его в ресторанах, — говоря это, Пит не переставал работать челюстями. Потом принялся распинаться обо всех местах, где побывал в Капитолии, обо всем, что ему там довелось увидеть. Музеи. Памятники. Широкие аллеи парков и массивные, стремящиеся к небу здания. Его голос нервно подрагивал, я же пыталась различить за его словами то, о чем он умалчивал.

Так это и продолжалось какое-то время: он говорил со мной лишь на самые нейтральные темы, типа купе в поезде и заново вымощенных дорог в Капитолии. И все это мы с ним ним обсуждали в наших долгих полуночных беседах по телефону, когда нас особенно сильно терзало разделявшее нас расстояние. Он тяжело глотал, как будто ворочал во рту камни, и дважды ронял ложку. О нас самих не было сказано ни слова: ни о том, какое это облегчение — снова находиться в одной комнате друг с другом, ни о том, как хорошо, что теперь можно попытаться и начать с того момента, где мы остановились, когда явления «другого» и галлюцинации встали между нами, ни о том, как мы до чертиков боимся, что это может повториться.

Меня к тому же ужасно отвлекало его физическое присутствие по другую сторону стола. Я наблюдала за его рукой, неловко сжимавшей столовую ложку, и за тем, как жидкость переливается с ее металлической поверхности и пересекает границу его пухлых губ. Украдкой посматривала на вены, пульсировавшие под бледной кожей в тот миг, как он схватил салфетку и вытер губы. Его кадык подпрыгнул, когда он сглотнул, и я изучала взглядом изгиб его шеи, переходящей в широкие сильные плечи, и ямочку у основания горла. Когда наша трапеза подходила к концу, я уже вся гудела от глубоко укоренившейся вибрации во всем теле, и я, пытаясь это скрыть, уже ерзала на месте. Мне невыносимо хотелось двигаться или же растянуться и преодолеть этот барьер. Я даже несколько опешила и испугалась, когда Пит встал и принялся собирать тарелки.