— Я раньше в этом сомневался, но теперь, думаю, я уже уверен. Мне нужна будет твоя помощь… Но я никогда не сделаю тебе больно.
Я усмехнулась, больше всего желая, чтобы все это осталось в прошлом, чтобы нам не надо было по этому поводу дергаться.
— Да, я знаю, — я потянулась и прикусила его за плечо, да так, чтобы наверняка остались следы зубов. — Вот только это я могу сделать тебе больно, если ты сейчас не продолжишь.
И впервые с тех пор, как Пит вернулся, на его лице появилась улыбка, такая сияющая и счастливая, и в ней сквозило не только веселье, но и что-то еще — облегчение? Я судорожно схватила ртом воздух, мое сердце пропустило удар. Мне захотелось остановить это мгновение и жить в нем вечно: его растрепанные волосы, спадающие ему на лоб, то, как он нависал надо мной, его блестящая от пота кожа, след от моих зубов у него на плече, и эта его улыбка, вместе с которой в нашу спальню вернулся солнечный свет. Прежде чем я поняла, что происходит, следы уже струились у меня по лицу, и я поняла, прочувствовала всем своим существом, что это значит — быть счастливой. Это было ошеломительное ощущение, такое непривычное, что я испугалась, что сердце этого не выдержит и я погибну. Но вместо этого я улыбнулась ему в ответ, и привлекла его к себе, прижала в крепком объятии к своей груди. Он был растерян, и ритм нашего с ним соития окончательно сошел на нет. Однако я знала, что я нас еще впереди весь день, и вечер, и завтрашний день, и все дни до конца нашей жизни, чтобы снова восстановить этот любовный ритм. Теперь же мне хотелось лишь крепко-крепко обнимать его и никогда больше не отпускать.
***
Солнце уже давно спускалось к горизонту, когда голод наконец выгнал нас из спальни. Сидя за кухонным столом, я наблюдала, как Пит взбивает яйца для омлета с овощами. В рецепт входили помидоры, лук, чеснок и зелень — и все это, собранное на нашем огороде буквально нынче утром, лежало возле меня.
— Смотри, не порежься, — промурлыкала я игриво, когда он принялся строгать лук. Пальчиком я в это время водила по его голой груди, наслаждаясь зрелищем занятого готовкой Пита без рубашки.
— Оно того стоит. Мне приходилось все время ходить одетым три месяца подряд. Порой так хотелось скинуть все с себя и походить нагишом, но как вспомню, где я… — я он наморщил нос, когда в него ударил едкий луковый запах.
Склонив голову, я провела языком по мужественным изгибам его плеча, от чего его мускулы резко напряглись.
— Ну, тебе не обязательно ходить одетым в моем присутствии.
Взглянув на меня искоса, он вдруг резко повернул голову, чтобы запечатлеть у меня на щеке смачный поцелуй, а его пальцы меж тем заскользи ли вдоль отворота рубашки — его рубашки — которая теперь была уже на мне.
— Только если и на тебе будет минимум одежды, — он потянул за нижний край и его пальцы легонько погладили внутреннюю сторону моего бедра, прежде чем он вернулся к своему основному занятию.
Чувствуя себя слегка порочной и отвязной — наверняка от обилия оргазмов и общего ощущения счастья – я, не переставая ухмыляться, выскочила из-за стола и, стянув его рубашку через голову, осталась стоять в чем мать родила.
— Так лучше? — спросила я с деланной скромностью.
Пит вскинул на меня глаза, судорожно втянул в себя воздух и чуть не уронил нож.
— Ты… ты собираешься есть… в таком виде?
Пожав плечами, я повернулась к холодильнику, чтобы достать оттуда что-нибудь попить. Я наклонилась — возможно, больше, чем было нужно — и даже вильнула бедрами. Когда я повернулась обратно, Пит уже преодолел расстояние между нами и тут же перекинул меня через плечо — я даже и сообразить не успела, что происходит.
— Ты, похоже, вообще не собираешься сегодня есть, да? — проворчал он в притворном раздражении.
Его ладонь с резким хлопком опустилась на мой зад. Я взвизгнула и продолжала вопить всю дорогу, пока он нес меня в гостиную, где в прямом смысле швырнул меня на диван. Стянув с себя пижамные штаны и отшвырнув их подальше, он развел мои ноги и воткнулся в меня с протяжным вздохом облегчения.
Я громко ахнула от его вторжения, но вскоре уже и сама пыталась угнаться за его ритмом. Пит забросил мои ноги себе на плечи и сильно в меня врезался, а его светлая кожа приобрела тот розовый оттенок, который еще сильнее меня заводил, свидетельствуя о его усиленном старании. Рукой он принялся тереть меня внизу так, что вскоре я уже забилась в конвульсиях вокруг него, громко выкрикивая его имя, от чего он лишь задвигался быстрее. Он сам тоже скоро кончил, и ощущение теплой жидкости затопило низ моего живота. Повернувшись на бок, он обхватил меня руками сзади, и дальше уже сонно целовал мои волосы плечи. В этом облаке счастливого насыщения мы лежали с ним несколько минут, прежде чем он вновь заговорил:
— Когда я ехал Капитолий, то думал, что никогда больше не буду счастлив, — сказал он тихо. — Казалось, все безнадежно.
Он повернул голову, чтобы взглянуть на меня, его голубые глаза взволнованно блестели.