Good Again (СИ)

Голосование среди англоязычных читателей показало, что самой сильной сценой фика они считают воссоединение Пита и Китнисс в 42 главе (Reunion). По итогам голосования была создана иллюстрация к этой сцене. И хотя размещенная автором в оригинальном тексте ссылка теперь не работает, у нас с вами есть возможность все-таки увидеть иллюстрацию, сделанную Loving-mellark. titania522 лично прислала мне рабочую ссылку. ПрошуКстати, она написала также, что, помучив google translator, прочитала ваши отзывы здесь. И очень благодарна и впечатлена. Она очень дотошная, как вы могли заметить :)

И для тех, кто просил о переводе “Пять слов, которые Пит говорит только ночью”. Вот он, свеженький, в исполнении моего экс-сопереводчика https://ficbook.net/readfic/3798041

========== Глава 44: Молчать с твоею тишиной (POV Пит) ==========

Люблю твоё молчанье, когда ты так далёка

Что голос твой дрожит, словно бабочки крыло.

Так далеко отсюда, что мой потерян голос

В молчанье твоих улиц: что было, то прошло.

Позволь и мне доверить тебе своё молчанье,

Пусть ярким светом лампы, простое, как кольцо,

Оно расскажет тайну галактик и созвездий,

Где звёзды молчаливо хранят твоё лицо.

Из стихотворения «Люблю твое молчанье» Пабло Неруды (пер.Артура Кальмеера) *

Когда я снова открыл глаза, было еще темно. Обычно по воскресеньям я спал подольше, вымотанный после рабочей недели в пекарне. Однако сегодня еще до рассвета я понял, что больше мне не заснуть, и вскоре уже был на ногах. Китнисс все еще спала, и я терпеть не мог ее будить в такие редкие ночи, не омраченные кошмарами, так что почел за лучшее тихонько выбраться из постели и ретироваться из спальни.

Помедлил только чтобы взглянуть в окно. Прижавшись лбом к оконной раме, я оглядел наш разросшийся сад и вдохнул свежего воздуха нового дня.

Он совсем не был похож на атмосферу внутри нашего дома — это был густой влажный аромат леса на рассвете, который всегда сопровождал гомон просыпающихся в листве птиц, мешался с иногда благоуханным, а порой и резким запахом огородных растений в разных стадиях своего жизненного цикла. Китнисс всегда благоухала лесом. Вот почему я всегда оставлял на ночь окно открытым — потому что лесной дух напоминал мне о ней. Это было одной из тысячи вещей, по которым я тосковал, пока был в Капитолии. Чтобы быть в мире с самим собой мне нужно было дышать этим воздухом, питаться этим запахом, который означал для меня то, что я там, где должен быть — с Китнисс.

Тихонько обернувшись, чтобы взглянуть на нее, как я полагал, все еще спящую, я был удивлен, поймав на себе взгляд двух ее блестящих, как драгоценные камни, глаз.

— Я не хотел тебя будить, — сказал я, и, вернувшись к кровати, присел возле неё, все еще окутанной дремотной пеленой.

— Ты и не разбудил. Был даже тише, чем обычно, — принялась она меня подкалывать. И протянула руку, чтобы призвать к порядку своевольный локон, упавший мне на лоб.

— Это оттого, что я не двигался, — ответил я, упиваясь прикосновением ее теплых пальцев.

— Возможно, — сказав это, она села на постели, и одеяло соскользнуло с ее плеч, приоткрывая ее четко очерченные руки, голые плечи, и упругие, округлые груди. И я не мог удержаться, чтобы не поглазеть на них, не в силах отвести взгляд, в то время как пружина неуемного желания сама собой сжималась внизу моего живота. Я был не в силах оставаться рядом с ней и не испытывать к ней страстного влечения. Все в этом смысле стало только хуже после моего возвращения, являясь очевидным следствием нашей долгой разлуки. Но я все еще колебался — и как я мог этого не делать?

Ведь я мог причинить ей боль, или даже сделать кое-что похуже, намного хуже, и никогда теперь об этом не забывал. И воспоминаний о ней, жалко забившейся в угол после того, как я её ударил, от которых я неизменно вздрагивал, было достаточно, чтобы в зародыше убить любую инициативу с моей стороны.

Однако Китнисс по-прежнему была упряма как осел, и если уж на что решалась, то не отступала. И в этот миг она уже приняла решение. Это читалось во взгляде её полуприкрытых глаз, и в том, как ее пальцы, перебравшись уже с моей ключицы вниз, на живот, скользнули под резинку моих трусов. Я сидел совершенно неподвижно, внутренне раздираемый боязнью, рождающей желание отпрянуть, и невыносимой потребностью раствориться в ней.

Китнисс сама притянула меня к себе — я не устоял, позволив её губам прижаться к моим. Она откинула одеяло, и передо мной предстало все ее поджарое, смуглое тело. Шрамы украшали ее оливковую кожу как прожилки шершавую кору лесных деревьев. Ее кожа сияла, когда она притянула меня к себе поближе и оседлала мои бедра. Я еще не успел одеться, и тут же ощутил ее теплую влагу у себя на животе, когда она об меня потерлась, прилаживаясь к моим бедрам. И все барьеры, что я нагородил между нами, рухнули, когда она придержав рукой за мой член, тут же плавно на него опустилась, как туман на воду.