Good Again (СИ)

Она неспешно, томно целовала меня, ее язык осторожно, изучающе, вторгался в мой рот, и я почувствовал, что меня уносит разбуженный ею селевой поток, когда мои бедра едвали не сами собой дернулись, и я резко вошел в неё. Она глотнула воздуха от неожиданности и протяжно застонала от удовольствия, и мне этого оказалось достаточно, чтобы схватив ее за бедра, еще больше в неё углубиться. Китнисс тут же подхватила мой ритм, мы соударялись в такт, вместе, и оба сейчас вели в этом танце. Я мог бы двигаться так целую вечность, наблюдая за тем, как подъемы и спуски её бедер перетекают в колыхание ее спины, плеч и завершаются нежным покачиванием головы.

Мои руки пробежались по её груди: соски были твердыми в моих ладонях. Она одобрительно промычала что-то не открывая рта и положила свою руку поверх моей, а потом засунула себе в рот кончики моих пальцев, каждый по очереди, так же вздымаясь надо мной и опадая. Я запрокинул голову от невероятного ощущения, которое меня захватило. Она же, приподняв свои груди руками, поощрила меня на то, чтобы я их покрепче сжал, и направила мои теперь влажные пальцы так, чтобы набухшие соски были зажаты между большим и указательным. И я принялся их нежно пощипывать, играть с ними.

Её ладонь скользнула вниз по телу, и она стала себя ласкать. Я ощущал, как волна жара поднимается из моего живота до кончиков ушей от взгляда на ее разметавшиеся волосы, блестящую от пота кожу и налитые, заострившиеся груди. И я болезненно напрягся, сдерживаясь, чтобы она успела меня догнать, чтобы сперва ее наслаждение достигло пика. И я был вознагражден, когда она откинула голову, купаясь в своем оргазме, и ее мышцы судорожно стиснули меня. И я с силой толкнулся вверх, в нее, тоже кончая, полностью теряясь в невероятных ощущениях. Когда она рухнула на меня, то едва могла дышать и дрожала от того, как это было интенсивно.

Я чувствовал как ее сердечко, стучавшее рядом с моим, забилось медленнее по мере того, как она приходила в себя. Хотя я лишь недавно стряхнул с себя сон, сейчас я снова был готов уплыть по его тягучим волнам, лишь бы все так и оставалось — ее теплое гибкое тело прижато к моему, а на наших телах и на постели еще не остыли влажные следы нашей близости. Чуть шевельнувшись, Китнисс заговорила, и ее слова эхом отдавались у меня в груди.

— Тебе не нужно ждать моего разрешения, чтобы меня коснуться. Я знаю, когда ты меня хочешь.

Я посмотрел на нее сверху-вниз, наблюдая за тем как блики занимающегося рассвета играют и переливаются в её темных волосах.

— Это настолько очевидно?

На усмехнулась, и этот горловой низкий звук прошил мне грудь и ухнул где-то в глубине моего живота.

— Немножко.

Помолчав, я сказал:

— Ты знаешь, в чем тут дело.

Она подняла голову, поймала мой взгляд и пристально на меня уставилась.

— Не-а. Так запросто ты не отделаешься. Скажи мне сам.

Я крепко сжал губы, прежде чем заговорить:

— Порой я бываю ужасно напуган. Не могу избавиться от этого твоего образа… как ты съежилась в углу. От этого я столбенею, и не могу заставить себя до тебя дотронуться, из-за боязни, что я все ещё не до конца излечился. Думаю, мне нужно еще немного времени чтобы… снова начать себе доверять.

— Тебя это, вроде бы, не сильно волновало, когда ты вернулся две недели назад!

— Ну, тогда у меня крышу срывало от радости, что я вернулся домой. Мне море было по колено.

— Ага, вроде того, — усмехнулась она. Положив голову мне на грудь, она принялась теребить пальцами едва заметный там светлый ворс. Пожалуй, при другом раскладе мне было бы щекотно, но сейчас я был так перегружен пережитыми ощущениями, что все, что мог почувствовать — тепло ее руки. — Полагаю, мне просто нужно быть с тобой повнимательнее, — сказала она, и я кожей почувствовал как она улыбнулась, прижавшись ко мне.

***

— Я должна тебе кое в чем признаться, — сказала Китнисс, когда мы опять проснулись с ней в то утро.

— В чем? — спросил я, не скрывая любопытства.

Она приподнялась на локте и взглянула на меня серьезно, а ее щеки заливал румянец.

— Когда тебя не было, я приходила в твою мастерскую.

— Ясно… — сказал я, ожидая более детальных объяснений.

— Ну, я об этом и говорю… я приходила в твою мастерскую… и видела там портрет Прим, — она нахмурила брови. Мы редко говорили с ней о Прим. Для Китнисс было слишком сложно вслух упоминать имя своей маленькой сестренки, и я всегда был очень внимательно относился к тому, чтобы она лишний раз не была упомянута.

— Я… Ты в порядке? Я неправильно ее нарисовал? — в моем вопросе сквозило беспокойство.

— Нет! — воскликнула она, наверняка громче, чем собиралась, потому что после этого сразу заговорила уже гораздо тише. – Нет, я… смотрела… на картину несколько раз, пока тебя не было. Это было нелегко. Когда я впервые ее увидела, думала, меня кондрашка хватит, — она издала звук, полный горькой иронии. — Я пыталась проверить так себя, понимаешь. Пыталась смотреть на нее, чтобы увидеть… смогу ли я. И я смогла. Смогла на нее смотреть.