Мы обогнули сад, где миссис Айронвуд сидела и болтала с одним из добровольцев, которые приходили теперь в приют, приглядывая за детьми, которые пропалывали помидорные посадки. Дети же тайком кидались друг в друга землей, но их за это не очень-то ругали, пока один из комьев не приземлился прямо на колени миссис Айронвуд.
— Все, хватит! Посмей еще только что-нибудь кинуть — сразу пойдешь домой, — поток ругани прервался, только когда она заметила нас. — Доброго дня! Вышли прогуляться?
Китнисс улыбнулась.
— Кексы уже остывают, и мы решили дойти до леса. Где Вайолет?
— Она с Доктором Агулар. Терапия, знаете ли. Ей скоро поставят скобы на ноги, так что Ровена в последнее время старается вовсю.
Китнисс кивнула. Я уже слышал от нее о том, как Доктор Агулар помогает девочке и намеревается снова поставить ее на ноги. После бомбежки Двенадцатого некому было ей толком помочь, так что теперь ноги придется заново ломать и заживлять, причем несколько раз. Доктор Агулар не занималась девочкой в Тринадцатом, но сейчас чувствовала, что это нечто вроде неоплаченного долга из прошлой жизни, во всяком случае так полагала Китнисс. И кто бы лучше понял ее чем мы, Китнисс и я?
Дойдя до опушки, мы открыли ворота, ведущие в лес. Уже разгоряченные на солнце, мы будто купались в этой золотом свете и жарком мареве. Китнисс мне улыбнулась, и мое сердце от счастья пропустило удар.
— Детям нравится в Деревне Победителей, — сказала она чуть погодя.
— Еще бы, — рассмеялся я. — Тут столько места, лес рядом, делай что хочешь в саду… А при желании можно даже покормить этих бедолаг — хеймитчевых гусей, — я притянул ее к себе и зашептал. — А еще они всякий раз получают кекс или пирожное, когда приходят.
Китнисс хохотнула.
— Да уж, я их этим избаловала.
— Думаешь, я против? Кого стоит баловать, если не их? И ты прекрасно представляешь себе, как бы они жили в приюте еще несколько лет назад, — мрачно сказал я.
Мрачная гримаса исказила лицо Китнисс, когда ее посетила эта мысль.
— Наверно, им было бы легче выжить на арене, чем в этом чертовом старом приюте.
Ее слова заставили меня вспомнить каким был Двенадцатый при Сноу, когда сироты приходили в школу оборванными, побитыми и заморенными — кожа да кости. Они были измучены голодом гораздо больше, чем даже дети из Шлака, а это говорило само за себя.
— Мы с Прим тоже едва там не оказались, — проговорила она в задумчивости. — И нас спасли от этого в том числе пара буханок горелого хлеба.
Мне оставалось лишь улыбнуться.
— Я был безумно в тебя влюблен. И не мог видеть тебя в таком состоянии.
Китнисс вдруг остановилась, и подняла на меня свои большие серые глаза — и в них плескались чувства:
— Ты сделал бы это и для кого-нибудь другого. Такой уж ты. И за это одна из причин, отчего я тебя люблю.
Меня будто внезапно с размаху ударили в грудь. Китнисс вообще редко говорила вслух о своих чувствах, и её слова «я тебя люблю», сказанные спонтанно, без побуждения с моей стороны, распалили меня гораздо больше, чем жаркие лучи солнца.
— Китнисс… — начал я дрожащим голосом, и заключил в ладони её лицо.
Она прильнула к моей руке, впитывая исходящее от меня тепло, а потом выпалила:
— У меня есть идея.
— Если в ней фигурируешь ты, прямо тут, на спине, голая, то я — однозначно «за», — сказал я, шутя лишь отчасти, прижав ее к себе так, чтобы она поняла, насколько мне уже близка подобная идея.
Китнисс прыснула, и этот дивный звук улетел и спрятался где-то в лесной чаще.
— А ты нынче не стесняешься. Ты вообще когда-нибудь думаешь о чем-то еще? — она замотала головой, но в штанах у меня было по-прежнему тесно.
— Ну… Я же парень, так что – нет, вряд ли, — проговорил я слегка смущенно. — Особенно когда ты говоришь мне такие милые слова.
Ее голова упала мне на грудь, грудная клетка все еще дрожала от смеха. Но потом она слегка отстранила меня движением руки.
— Сосредоточься! Это вполне серьезно. Я хочу предложить миссис Айронвуд свой старый дом как новое помещение для приюта, — недоуменное выражение у меня на лице заставило ее заговорить с еще больше страстью. — Выслушай. В Деревне никто не живет кроме меня, тебя, Эффи и Хеймитча. Я знаю, что остальные дома — в распоряжении правительства, и не могу за него решать. Но разве справедливо, что у нас есть огромный пустующий дом, когда пятнадцать ребятишек обитают в развалюхе, покрытой угольной пылью? Они там даже огород разбить не могут, потому что земля не плодоносит — в ней сплошной уголь и тяжелые металлы из шахт. Почему они должны так жить? И честно говоря… — она сделала паузу, и я постарался ее не перебивать. — Мне нравится, когда они рядом. Нравится с ними возиться. Я чувствую себя… нужной, наверное.