Good Again (СИ)

Когда же я повернулась к экрану, то почувствовала, что Пит стиснул мою руку, и споткнулась взглядом об нее. Сделав глубокий вдох, я заставила себя не прятаться от ее светлой косы и голубых глаз, пристально смотрящих на меня, теперь я была уверена. Все кончилось быстро — изображение, имя, цифры — и вот ее уже нет, а на ее месте — я сама. Это еще раз подчеркнуло то, что же было неправильно в моем мире: что я должна была в итоге занять место сестры не только на экране, но и в жизни. Но я ничего не могла с этим поделать, и каждый мой день был бесконечной попыткой примириться с этим.

Вместо этого я заставила себя перевести взгляд с Пита Мелларка на экране на живого Пита Мелларка, который сидел рядом со мной. Я наклонилась к нему, пристально смотрящему вверх, и прошептала:

— Странно вот так себя созерцать на экране, верно?

Он повернулся ко мне и нахмурился, руки заерзали по коленям. И только тогда я поняла, как же сильно он нервничал.

— Никогда не смогу к этому привыкнуть, — по едва заметному сигналу мэра, Пит зашевелился, привлек меня к себе и поцеловал в щеку. — Мне нужно идти. Они скоро начинают. Ты уверена, что справишься?

И я ответила коротким кивком.

— Не волнуйся за меня. Тут ведь есть Хеймитч, — и я дернула головой в сторону соседнего сидения, где восседал наш необычно притихший бывший ментор, наблюдая за всем происходящим. Взяв Пита за голову обеими руками, я постаралась передать ему всю свою силу и храбрость, если их вообще возможно было кому-либо внушить таким вот образом. — Знаю, что я не очень-то радовалась этому твоему решению, но я тобой горжусь. Ты должен это знать, — сказала я, чувствуя, что меня мутит от перспективы отпустить его на эту сцену одного. Это был иррациональный страх, который я поспешила отринуть, пока он не передался и ему.

Пит нервно улыбнулся и чуточку покраснел, тепло меня обняв. Потом встал и пошел к ступеням, ведущим на сцену. Когда он уселся в кресло подле мэра, аудитория зашушукалась, а в пресс-зоне бешено защелкали фотовспышки. Я бросила взгляд на Хеймитча, и обнаружила, что он тихонько сам себе кивает. Схватила его широкую жилистую ладони и крепко ее сжала, чем вызвала его внезапное «ой!», хотя он и не стал высвобождаться из моего захвата. Когда же Эффи пришла и заняла место Пита, оставив еще одна место возле нас свободным, я поняла, что и ее мне хочется взять за руку — так я и сделала. Когда началась церемония, мы сидели втроем живой цепью, крепко держась за руки.

Мэр Гринфилд вышел к трибуне, и говор в толпе постепенно стих. Поток людей из окрестных переулков хлынул на площадь, люди стояли позади скамеек и стульев, так как все сидячие места давно были заняты. Начал Гринфилд как всегда с того, по какому поводу мы все собрались, как будто кто-то был не в курсе, и призвал всех к коллективному покаянию и исцелению. Сказано было неплохо — я кожей чувствовала, как гордится Эффи этим высоким, славным мужчиной, чья душевность и управленческий талант как бальзам на раны ложились на душу жителям Двенадцатого в это нелегкое для всех время.

— Я хотел бы представить всем вам сегодняшнего основного докладчика, нашего незабвенного мистера Пита Мелларка.

И снова люди стали потрясенно перешептываться, но этот шумок быстро сменился аплодисментами, и вскоре шока как и не бывало. А когда Пит поднялся на трибуну, раздались приветственные крики и возгласы, и его, казалось, подобная реакция застала врасплох и он опешил. Но Пит быстро умел приходить в себя, и вряд ли кто-то кроме меня и Хеймитча заметил это краткое замешательство. Когда толпа закончила аплодировать и угомонилась, над площадью, омывая всех нас теплой волной, разнесся неожиданно сильный и ровный голос Пита.

— Добрый вечер, жители Дистрикта Двенадцать и все граждане Панема. Я хочу поблагодарить мэра Гринфилда за то, что он предоставил мне возможность выступить сегодня перед вами. Полагаю, что и для него, как и для меня самого было удивительно мое желание произнести речь в День Памяти детей, ставших жертвами Голодных Игр. Чем еще мне объяснить это желание, кроме того, что мне довелось самому выжить на этих Играх. Возможно, дело и в том, что на моих глазах сейчас восстанавливается мой Дистрикт, что каждый день жизнь здесь преображается — и из мрачного пепелища он превращается в место, где люди могут жить и процветать. Возможно, меня побудили к этому муки тех, кого я знаю с детства, которые позволяют осмыслить через что прошла эта страна. А может быть меня заставляют говорить все те люди, кого уже нет с нами, и от чьего имени я тоже хотел бы высказаться.

А возможно, я просто хочу, чтобы вы меня поняли — как бывшего трибута и вашего земляка, который так же, как и вы, пытается наладить свою жизнь в мирное время.

Толпу сковала оглушительная тишина. И я осознала, как много людей ждали, когда мы — я и Пит — расскажем им о том, что пережили. Оказывается, я прежде недооценивала нашу значимость для земляков, а возможно, для всех наших сограждан. И представила себе, что сейчас весь Панем внимает ему, затаив дыхание.