Good Again (СИ)

И я решила, что мне не стоило возмущаться по поводу стремления Пита выступить с речью, чтобы поделиться тем, что он пережил, с другими. Всем нам нужно было понять, что же на самом деле важнее всего. Для меня самой важной вещью оказалось занять себя, пусть даже и маленькими делами, но лишь бы помогать другим. Любовь к Питу наполнила мою жизнь смыслом и одарила меня бОльшим счастьем, чем я сама могла когда-либо дать другому человеку. И даже то, что теперь я могла говорить о своей сестре, несмотря ни на что, и знать, что я пыталась ее защитить, пусть мне это и не удалось, тоже открыло для меня новые горизонты, новые просторы, которые я могла заполнить светом, а не мрачными мыслями о том, как ее не стало.

Я еще немного поохотилась, отпустив мысли на простор, или, точнее, вообще выкинув все из головы. Старалась не шуметь, дожидаясь добычу, но на самом деле делала все вполсилы. По большей части я просто впитывала все, что меня окружало: то, как сероватое небо, светлея, становилось голубым, то, как ветер трепал листья на ветвях, срывая некоторые и заставляя их опадать в сухой подлесок. Почва здесь была каменистой и твердой, но на ней все равно выросли высоченные стволы, макушки которых, казалось, задевали небо. И я ощущала присутствие здесь своего отца, он был таким же, как и в моем сне: нежным, призрачным, но дарующим мне такую прочную защиту, о которой я могла только мечтать. И мне взгрустнулось из-за этого — хотя когда я не грустила? Но теперь эта булла ту грусть, с которой я могла ужиться.

И вдруг, из меня, как будто прорвав плотину, полились слова. Я представляла себе отца, которого не видела уже восемь лет, который теперь шел бок о бок со мной. И я рассказала ему все – все, что только человек может выразить в устной форме — Жатву, как я покинула Прим и мать, взяв с Гейла обещание их оберегать. Пита. Хеймитча и Эффи. Других трибутов. Руту. Арены. Как потеряла Пита. Дистрикт Тринадцать. Войну. Охмор. Прим. Как хотела умереть. Как вернулась домой. Пекарню. Депрессию и приступы Пита. Как он уехал от меня в больницу. Внезапно оказалось, что я так много должна ему рассказать. Я открыла дверь, и теперь она не закрывалась. Казалось, мне бы и жизни не хватило, чтобы все ему рассказать, даже то, что рассказывать не хотелось. Но я открыла дверь и сделала то. Он был мой отец, и понял бы меня, будь он жив. Он не сломался бы под грузом всего этого знания. Мне не пришлось скрывать от него многое, как я скрывала это от матери.

Замолчала я только когда устала говорить. Хоть я и не закончила свой рассказ. И поняла, что мне было и не суждено его закончить, ведь и моя история на этом не кончалась. Но я отчего-то успокоилась. Его больше не было рядом со мной, как это было в детстве. Но он казался мне не менее реальным, чем был тогда. И я не стала биться над этой загадкой. Как и в случае со снами о Финнике — я просто приняла все это как дивные дары, отправленные мне тайным адресантом**.

***

Ощутив разлитый в воздухе жар, который нагрел мне плечи, я поняла, что торчу в лесу дольше, чем собиралась. И медленно направилась в сторону Деревни Победителей, уже на пороге стянув с себя куртку, в которой стало жарковато под мягким теплом утреннего солнца. Бесшумно сняв ботинки в холле, прислушалась к царящей в нашем доме сонной тишине. И на цыпочках пошла вверх по ступеням — хотя я думала, что пропадала в лесу чуть ли не ведь день, оказалось, что на часах еще нет и восьми утра. Темнота и почти полная тишина в спальне подтвердили мои подозрения — Пит был еще в постели, и комнату наполняли звуки его ровного дыхания. Он перевернулся во сне на спину. В щелку между шторами, которые тихонько колыхал ветер, пробрался и упал ему на грудь шаловливый солнечный луч, подсветивший легкий светлый пушок. И я невольно этому лучику позавидовала.

Скинув с себя все одежду, я тихо скользнула под одеяло и прикорнула головой у Пита на плече. А мои пальцы нежно заскользили там, куда падал лучик, играясь с волосами на его груди. Он тихо застонал, но полностью не проснулся. Его кожа благоухала сном, и я втянула в себя этот запах полной грудью, ощущая, как что-то набухает внизу моего живота. Повернувшись к нему, я его поцеловала, а мои пальцы все еще бродили по его груди, чтобы потом по дорожке из светлых волосков постепенно опуститься вниз.

Когда моя ладонь накрыла мошонку, он непроизвольно дернулся, хотя глаз так и не открыл. Но темп его дыхания изменился, и я знала, что он уже не спит. И поспешила проследовать губами по той же тропке, которую уже одолела моя рука, двигаясь вниз до тех пор, пока я не оказалась у него между ног и мои губы не коснулись его теперь уже весьма ощутимой эрекции, а ее кончик нежно подергивался возле моей щеки. Мои руки прошлись по его бедрам, и я поразилась гладкости его натянутых мышц. Даже без него его тело было совершенным — подтянутым и сильным, его так и хотелось трогать и ласкать. Этим я и занялась, вызывая целую россыпь его стонов, пока я покрывала его горячими и влажными поцелуями, прежде чем я взять его в рот.