Good Again (СИ)

Увидав же Пита, Том сердечно затряс его руку и похлопал по плечу. Видно, Пит с ним уже не раз общался, наверное, когда ходил на станцию за посылками или, что бывало реже, на рынок, в новый Котел. Том повернулся и ко мне и бережно сжал и мою руку, окинув меня оценивающим взглядом, прежде чем произнести:

— Приятно тебя видеть, Китнисс. Ты правда хорошо нынче выглядишь.

Я же, уставившись в землю, промямлила:

— Спасибо, — в последний раз, когда он меня видел я не могла похвастаться ни упитанностью, ни душевным здоровьем.

— Хорошо, что я вас отыскал, пока вы не нашли себе местечко. У вас особые места и я должен вас туда проводить, пока толпа не хлынула.

От этих слов у меня в желудке что-то болезненно ухнуло вниз, и я сказала довольно резко:

— Мы не собираемся сидеть на сцене.

Том улыбнулся. Присущая мне вспыльчивость была всем широко известна, так что он не обиделся.

— Нет, ничего подобного, — и он переглянулся с Хеймитчем. — Тут ошиваются журналисты из Капитолия, которые освещают церемонию. И мы решили оградить вас о пронырливых писак, которые бы полезли к вам за интервью. Вы будете сидеть позади мэра и его помощника, — и он гордо раздулся, — Попросту говоря, если что мы позаботимся о всяких там надутых выскочках, если они к вам сунутся.

Хеймитч усмехнулся.

— У нас вроде как будут телохранители.

Я застонала.

— Чтобы уж точно все на нас пялились.

Том оживился.

— Нет, ничего подобного. Просто пара ребят вызвалась сделать так, чтобы никто не подходил к вам слишком близко.

— Телохранители, — насмешливо выдавила я.

— Не-а, просто наши бывшие шахтеры на страже твоего спокойствия, — сказал Том со всей серьезностью. — Ведь капитолийцы вечно в своем стиле…

Мной овладели довольно смешанные чувства. После войны наши люди, кажется, стали еще более преданы своему родному разрушенному дистрикту, хотя и могли бы теперь жить где им вздумается.

— А что это за столбы, Том? — спросил немного погодя Пит.

— О, это часть мемориала. Их поставили на этой неделе. Но все было сделано в такой строжайшей тайне, что мне доподлинно ничего не известно.

Пит лишь кивнул. Жара после обеда немного спала, но я все еще чувствовала обжигающее прикосновение солнечных лучей. На Пите была простая светло-голубая рубаха с закатанными до локтей рукавами, но даже она не могла тягаться с лучистой голубизной его глаз. Еще на нем были брюки цвета хаки. Мы не договаривались одеться под стать друг другу, но я неожиданно обнаружила, что так вышло само собой, и у меня мурашки вдруг побежали по спине. Ощущение было совершенно иррациональным. Я пригладила ему волосы, уложив их на бок, и он стал похож на мальчишку-школьника, такого юного, невинного. Меня очаровывало в нем то, насколько же привлекателен он может быть, не прикладывая к этому никаких усилий. Хотя сейчас на его шее блестели капельки пота, да и сама я уже не чаяла дождаться вечерней прохлады.

Когда же мы появились на площади, пристальные взгляды земляков стало уже невозможно игнорировать. Нас подошло поприветствовать немало людей, которые знали Пита и его родителей еще до войны. Они и со мной обходились очень ласково, видимо, благодаря моей славе недавней революционной иконы, а теперь — двинутой лунатички, которую нельзя нервировать, и я была благодарна за такое ко мне отношение. Лишь благодаря ему я могла пережить подобный избыток внимания к моей особе. Новый мэр, Окли Гринфилд, сам нам ненавязчиво представился, выразил нам соболезнования и добавил к ним все самые наилучшие пожелания, но вовсе не плаксивым тоном, что меня однозначно к нему расположило. Том и его брат, Глен, маячили все время возле нас, заставляя меня чувствовать себя кем-то вроде примадонны из Капитолия, но когда мы наконец заняли наши места, я поняла, что все отнюдь не так ужасно, как ожидалось. Пит благодарно чмокнул меня в щеку.

В конце концов, яркое солнце скрылось, так что можно было различить что же происходит на экранах. А там один за другим появлялись лица всех когда-либо брошенных на арену трибутов с подписанными именами, датами рождения и смерти. Эту нарезку крутили постоянно, так что я была готова, что вскоре увижу портреты: свой, а также Хеймитча, Пита, и может даже Прим. Взгляд Хеймитча тоже был неотлучно прикован к экрану. Он знал многих из этих трибутов, и я физически чувствовала, как он борется с желанием достать фляжку и немедля ее опустошить. Я же отвернулась от экрана и спрятала лицо на груди у Пита. У меня не было сил смотреть на то, как ее лицо появится на экране и быстро исчезнет в небытие, как и ее короткая маленькая жизнь.

— Я скажу тебе, когда все кончится, — прошептал Пит, как будто прочитав мои мысли.