Good Again (СИ)

Он кивнул и уселся рядом на кушетку в кабинете. С мамой я не говорила с того самого дня, как он вернулся в Двенадцатый. Набрав тогда ее номер и услышав ее голос я обнаружила, что один его тембр невероятным образом может поднять в моем воображении из руин маленький дом посреди Шлака. Еще я поняла: слушая ее, я все невольно жду, что в дверях вот-вот появится моя сестра — вот почему я никогда после матери не звонила. Ее голос возрождал к жизни призраков.

Она расспрашивала как мои дела, как я поживаю. Мне оставалось ответить, что хорошо — насколько это возможно с учетом обстоятельств. Пит со мной, мы с ним решаем проблемы по мере их поступления и ни о чем наперед не загадываем.

Поговорили мы и о церемонии — в Четвертом в ней примут участие Энни и ее маленький сын.

— У Энни ребенок? — вздохнула я от удивления. Пит взглянул на меня вопросительно, будто не веря своим ушам. — Он так и не узнал? — добавила я. Пит положил голову на руки, явно подавленный своими мыслями. Маленькое продолжение Финника. Мне оставалось лишь сглотнуть слезы — так это было грустно и прекрасно.

— Пожалуйста, пришли нам фотографию, сможешь? И Энни с Финником, если возможно, — я объяснила маме все про нашу книгу памяти, как эта идея выросла из нашего семейного справочника растений. И она согласилась все нам прислать. Сказала, как сильно нами гордится. Как хотела бы меня увидеть. Посмотрим, выдавила я, ведь пока мне не разрешают покидать Двенадцатый.

Представить себе при каких обстоятельствах она сама могла бы сюда приехать я так и не смогла, и почувствовала, что в сердце, и без того затопленного чувствами, что-то болезненно кольнуло. Но я постаралась держать себя в руках и поспешила окончить наш разговор, прежде, чем свалюсь в пропасть самобичевания и жалости к себе.

— Ребенок, — сказал Пит с благоговением в голосе.

И я кивнула, думая о том, насколько же безумны те, кто приносит новую жизнь в наш мир, наполненный жестокостью и злобой. Сама я никогда не отважусь — я была в этом уверена. Я постаралась заслониться в мыслях от нескрываемой тоски на лице Пита, и отвела взгляд, уставившись в окно.

***

Церемония обещала быть весьма торжественной. Умывшись так же тщательно, как прежде умывалась только перед каждой проклятой Жатвой, я так же, как тогда, заплела косу — теперь уже без посторонней помощи. Выбирая наряд к случаю, я остановилась на простеньком платье без рукавов с голубым кушаком. Такие у нас в Двенадцатом не носят, но не носили и в Капитолии. В этом платье было что-то вневременное, не относящееся к конкретному месту.

Свои шрамы я густо намазала кремом. Рубцы на шее и на руках будут видны, и хотя здесь, в Деревне Победителей, они меня и не заботили, мысль о том, что Сойка-пересмешница покажет миру свои отметины, меня смущала. Внезапно пришло в голову, что нам еще стоит порадоваться, что перед церемонией нас не осадила толпа телевизионщиков. Может, они научились уважать чужое личное пространство. А может, просто Хеймитч хитростью или еще как отмел все их попытки сунуть сюда свой нос. Пока я отложила платье в сторонку, чтобы надеть, когда придет пора.

Спустившись вниз, я застала Пита на кухне. На нем был фартук,и он поспешно перемещался от стола к плите, от плиты к кладовке и обратно, разом что-то помешивал и мыл посуду. Когда же я дотронулась до его плеча, от подскочил от неожиданности. Глаза его блестели как-то по-особенному, он явно пытался перекинуть на выпечку свое растущее внутреннее напряжение. Мне оставалось лишь его обнять, дав ему время расслабиться настолько, чтобы и он мог обнять меня в ответ. Подняв на него глаза, я сказала:

— Давай я все вымою. А ты заканчивай печь

Кивнув, он вернулся к замешиванию хлеба.

Хеймитч застал нас за совместными кухонными хлопотами. Ментор был в присущем ему расхристанном виде, хотя, очевидно, помылся и почистил зубы. И итоге лишь слегка попахивал, а не сбивал окружающих с ног своими ядовитыми парами как обычно. Я по-быстрому пожарила на сковороде дикую индейку с морковью, картофелем, тыквой и кабачками. Все это процессе слегка подпрыгивало на сковороде. Этому меня научил Пит. Сам он пек хлеб. Мы вообще-то не собирались закатывать пир на весь мир, но я добыла намедни индейку, и ей нельзя было дать пропасть. Ели мы в полной тишине, если не считать кратких комментариев о достоинствах пищи, призванных заполнить тяжелую тишину. Казалось, сегодня мы обедали не одни, а в компании призраков, которые болтать были не в настроении.