Good Again (СИ)

В гостиной стоял большой мягкий диван с такими огромными валиками, что пара человек могла бы под ними запросто спрятаться. На деревянной подставке стоял маленький телевизор, и, кроме того, ансамбль дополняли кофейный столик и уютная кушетка. Справа находился гостевой санузел — с раковиной и унитаз — он был ближе всего к лестнице, которая вела в пекарню. Кроме того, в нише было что-то вроде кабинета со столом и полками, вделанными прямо в стену. В пекарне был, конечно, и свой офис, но здесь мы могли бы расположиться и для других, не вполне деловых нужд: написать письма, порисовать, расставить на полках книги. Я воображала, что Пит будет держать здесь свою все разрастающуюся коллекцию кулинарных книг, в том числе семейную книгу рецептов, и, порой полуночничая, изучать их здесь за закрытыми дверями.

Но больше всего здесь мне нравилась наша спальня. Она была расположена на задах здания и окна смотрели на северо-запад, в сторону горных хребтов. Центр города располагался в долине, между двумя пологими, высотой едва ли сто метров, холмами. Они лишь обрамляли своей зеленью кромку далеких гор, столь прекрасных в своем величии, что от их вида даже меня бросало в дрожь. Хотя отсюда было все равно не видно самых потрясающих, заснеженный вершин — холмы были все же слишком близко и закрывали нам обзор.

Вообще-то располагать так спальню было не очень-то практично: зимой в ней могло быть холодновато, но я надеялась, что печи внизу нас согреют, а вид из окна стоил того, чтобы накрыться лишним одеялом. Главным предметом обстановки была широкая кровать с пуховой периной и набитыми перьями подушками. Рядом с открытой дверью располагался вход в хозяйскую ванную — намного меньше, чем в нашем доме. Классическая ванная с душевой насадкой, стоком на полу и небольшой раковиной, за загородкой — унитаз. Она была отнюдь не в том новомодном стиле, что в доме в Деревне Победителей, не особо навороченная, но больше подходила этой скромной квартирке. Единственными предметами роскоши в этом доме были два только что установленные телефона: один — в пекарне, другой — наверху.

Дни становились все короче, выпал первый снег, открытие приближалось, и мы стали замечать, что возвращаемся домой из города все позже. И решили, что пока будем добавлять последние штрихи, лучше поживем в этой квартирке. Пит поначалу предполагал, что лишь он один будет там ночевать, но после первой же ужасной ночи в разлуке, полной бессонницы и кошмаров, он еще до света прибежал из города, чтобы застать меня в нашей спальне — полностью одетой, за упаковкой вещей. Круги под глазами и изможденные лица — его и мое — недвусмысленно свидетельствовали о том, что его план с треском провалился. И больше мы не пытались спать вдали друг от друга.

За неделю до открытия к нам явился Хеймитч. Он не бывал в пекарне, если не считать одного странного визита, ещё когда ее строили. Молча обозрев помещение, и покивав в такт собственным мыслям, он повернулся к нам и замер, чем полностью приковал к себе наше внимание. Он явно собирался сказать нам нечто важное:

— Вы ребята были так заняты, что просто забыли отвечать на телефонные звонки, — начал он.

Пит пристально посмотрел на него и оставил коробку, которую нес, на прилавок.

— Мы и не могли отвечать на звонки — у нас тут не было телефона.

— Ну да, конечно, — отрезал Хеймитч. Я все еще перекладывала посуду, но чувствовала, как мышцы спины уже стало сводить от напряжения.

— И кто нас искал? — спросила я, как будто вскользь, через плечо, расставляя посуду как попало, так как уже была не в силах на ней сосредоточиться.

— Доктор Аврелий, Джоанна и Плутарх, — ответил ментор.

Раздался отвратительный звук, когда я уронила на пол металлические щипцы, которые держала до того. Вцепившись в прилавок, я не могла даже обернуться.

— И о чём же Плутарх хотел с нами поговорить?

Я услышала, как Пит делает глубокий вдох, мы оба ждали ответа Хеймитча.

— Слушайте, я сделал все, что мог, чтобы вас никто не доставал. Но по новым законам о свободе прессы, даже Плутарх не многое может сделать без того, чтобы это не сочли произволом правительства. Это, я полагаю, оборотная сторона свободы общественной жизни, — я услышала, как звякнула его фляжка, когда он открыл ее и сделал изрядный глоток.

Когда Пит заговорил, в его голосе звучала угроза, которую я прежде слышала от него лишь однажды — в Тринадцатом, когда он был под действием охмора. От этого воспоминания меня так сильно затошнило, что я едва устояла на ногах.

— Что им от нас нужно? — сказал он, голос его был не громче, чем шепот.

— Они хотят прислать съемочную бригаду на открытие на следующей неделе. Бригаду «Кэпитол Продакшн». Он не может говорить за другие средства массовой информации, и бог весть, какие у тех планы. Их никто теперь не контролирует.

Теперь я все же повернулась.

— Другие средства массовой информации? Я думала, есть только правительственные? — выдавила я, борясь с участившимся дыханием.