Good Again (СИ)

— С тех пор, как законы изменились, газеты и телеканалы множатся, как грибы после дождя. Теперь куча новых оголодавших медиа, охочих до сенсации, которые рвутся… — он оборвал свою речь.

— Дерьмо, — прошипел Пит.

Хеймитч направился к столу и взял себе стул, уже даже не пытаясь скрыть присутствие заветной фляжки. Как будто мы до этого не видели его в ста разных стадиях опьянения.

— Он уже до этого просил о том, чтобы вы оба дали интервью, но я их отсылал под предлогом, что вы пока для этого недостаточно эмоционально стабильны. Но теперь, когда у вас вот-вот стартует целый бизнес, боюсь, такая отмазка уже не катит. И он просит о вашем эксклюзивным интервью по случаю открытия пекарни.

— А что нас делать со всеми остальными папарацци, которые сюда заявятся? — воскликнул Пит.

Хеймитч потер заросший щетиной подбородок, рассеянно смахнув пушинки, которые к нему прилипли.

— Пообещав эксклюзивное интервью ему, вы в итоге образом избавитесь от прочих акул пера. Они уже тут стали виться, пытаются разговорить людей. Но все-таки на открытии пекарни они будут торчать. Все сразу.

Вот где она крылась — ловушка, из которой мне было не сбежать. Ноги у меня задрожали, а глаза стали судорожно озирать прохожих за окном в новом приступе паранойи. Каждая новая лавка в Дистрикте открывалась без особой помпы, и кто угодно мог жить, наслаждаясь конфиденциальностью и уединением. Но только не мы. Наша жизнь была обречена стать вечным фарсом, насильно явленным жадным глазам окружающего мира. Я даже вздохнуть толком не могла и часто и шумно задышала. В три быстрых прыжка Пит оказался рядом, заставил меня сесть на корточки и опустить голову между ног. Хеймитч тоже встал и кинулся ко мне.

— Не надо это так воспринимать, Китнисс. Да, они будут на открытии, это правда. Но наши люди, здесь, в Двенадцатом, за вас горой. Они не дадут им вас преследовать. Мэр мне обещал, что выставит кордон против всех этих репортеров, чтобы они к вам не лезли.

— Но это же пекарня, ради всего святого. На кой-черт она им сдалась? — сказал Пит, не скрывая гнева и досады. Но мы оба знали отчего это так для всех важно — Несчастные Влюбленные из Дистрикта Двенадцать всегда будут объектом интереса жителей Панема. Дыхание мое замедлилось, но постоянно растущий ужас внутри никуда не делся.

Хеймитч прямо посмотрел на нас обоих.

— Слушайте, я знаю, что вас этим не обрадую, но Панем никогда не оставит вас в покое. Вами все равно будут интересоваться. Так что не стоит ожидать, что вы сможете жить как обычные люди. Вместо того, чтобы с этим бороться, лучше придумать как существовать в этой реальности. Вы — национальные герои, нравится вам это или нет. И вам нужно жить с поминанием того, что порой люди будут пытаться пролезть к вам всеми возможными способами. В том числе, снимая вас на камеру, когда вы меньше всего это ожидаете, — Хеймитч погладил меня по колену. — Вы все еще вдохновляете людей, и вам нужно смириться с этим. Впустите это в свою жизнь - все равно придется, особенно в свете того, что вы сами неплохо на пару справляетесь с тем, чтобы жить дальше, — он помолчал и снова потер лицо. — У вас есть друзья, — он посмотрел на нас со значением, — и мы все готовы помочь вам, чем только можем. Не забывайте об этом. Я все ещё ваш ментор. Мы справимся с этим, как справлялись со всем остальным.

Пит кивнул, а Хеймитч снова поднялся на ноги и демонстративно приложил руку к пояснице.

— Парень, я, знаешь ли, уже староват для всего этого дерьма. Дай-ка мне оглядеться. Есть у вас что-нибудь стоящее пожрать?

Пит повернулся ко мне.

— Тебе полегче?

Я кивнула и тоже встала, голова все еще слегка кружилась.

— Скоро полегчает. Думаю, там осталось кое-что с обеда в задней комнате, — до меня только сейчас дошло, что, пока мы тут надолго зависли в городе, бедный Хеймитч в Деревне Победителей был предоставлен сам себе. Наверняка изголодался на одной только выпивке и черством хлебе. Мне стало его жаль, и я мысленно для себя пометила: поговорить на эту тему с Питом и почаще справляться, как у нашего старого пьяницы дела.

Когда Хеймитч ушел, я была полностью эмоционально вымотана. Пит, видимо, тоже. Мы потащились наверх, и едва нашли в себе силы принять душ и приготовиться ко сну. Как только Пит отстегнул протез, я стремглав бросилась к нему и примостилась в привычной позе, положа голову ему на плечо. Он повернулся ко мне, оплел руками талию, крепко прижал, спрятал лицо у меня в волосах.

— Чувство такое, как будто я снова в том поезде во время Тура Победителей, — чуть слышно прошептала я.

— Знаю. И ненавижу это чувство. Как будто Игры никогда не кончатся, — ответил Пит мне в волосы.

— Думаешь, нам станет когда-нибудь легче все это воспринимать, — я нежно потерла его мочку двумя пальцами.

Он грустно вздохнул.

— Может и нет. Возможно, мы теперь навсегда в этом поезде.

Меня пробрал озноб. Это был вовсе не тот ответ, который мне хотелось бы услышать, хотя это был самый честный ответ из всех возможных.