Я рассеяно перебирала край одеяла, глаза уже закатывались. И я зевнула, говоря:
— Мы в первый раз занялись сексом в этой постели. Так что сегодня — особенный день.
Пит заворочался рядом со мной и прижался губами к моему уху.
— А ты никак стала сентиментальнее на старости лет?
— Почему бы и нет? — приняла я вызов. — Я пытаюсь видеть во всем хорошее. А это был жуть до чего хреновый день. И все, что я хочу запомнить из него — как ты в первый раз меня отжарил в нашей квартирке.
Пит ухмыльнулся.
— Мне придется поговорить с Джоанной на тему выражений, которых ты от нее поднабралась. Хорошо еще, что на этой неделе ты не отвечала на звонки.
— Я просто называю все своими именами, — ответила я, едва не засыпая.
— Нам придется давать интервью, — тихо прошептал Пит.
Я вздохнула. Это, увы, было неизбежно.
— Знаю, придется.
— Мы будем просто улыбаться, кивать и оставим их всех с носом. И потом они все уберутся восвояси.
— Может быть. Надеюсь. Должно же еще что-нибудь твориться в мире, — я уже уплывала в сон. — Но я буду еще не так ругаться, если Плутарх снова попросит меня участвовать в своем идиотском музыкальном шоу, и я разобью все их камеры.
— Узнаю мою девочку, — сказал он и рассмеялся, и это было последним, что я запомнила перед тем, как погрузиться в сон.
***
Хеймитч не преувеличивал, когда говорил о репортерах. На следующий день нелепо одетые парни мелькали уже повсюду, щелкая камерами и все время что-то записывая. Они пытались выспрашивать о чем-то у прохожих, но, видно, быстро поняли, что обитатели Дистрикта Двенадцать люди закрытые и не склонны делится сокровенным с незнакомцами. Стоило мне ступить на мостовую, и на меня набросились с той же стремительностью, с какой Лютик кидался на мышь. Я припомнила нашу вчерашнюю сонную беседу и широко им улыбнулась, и, не давая ни одного конкретного ответа на их идиотские вопросы, просто занялась текущими делами. Когда это случилось впервые, я опасалась, что вот-вот запаникую, но мне удалось сохранять самообладание достаточно долго, чтобы успеть переделать все необходимое, прежде чем скользнуть в пекарню с черного хода и запереться наверху. После этого я старалась посылать с поручениями от моего имени Айрис, чтобы не приходилось «держать лицо» на публике.
Пит же последние дни перед открытием провел за обучением Астера и Айрис премудростям хлебопечения, раскладывания продукции, ведения счетов и прочим вещам, жизненно необходимым для поддержания работы магазина. Я тоже прислушивалась к ходу их занятий, так как знала, что рано или поздно выполнять ряд подобных обязанностей придется и мне. Я уже могла испечь несложные пенья или кексы, и наслаждалась, покрывая их сверху глазурью. Пит же в ходе обучения демонстрировал такую невероятную выдержку, объяснял и поправлял ошибки с таким беспредельным терпением, что мне было сразу ясно — из него выйдет великолепный отец. Подумав так, я инстинктивно схватилась за живот, меня охватило такое сильное смешение страха и чего-то еще — может быть, волнения? — что я даже затрясла головой, чтобы вытрясти из нее подобные предательские мысли. Я не собиралась иметь детей, и точка.
Частенько к нам являлась Эффи — я и не сознавала раньше, как часто она торчит в городе — и тоже оставалась, чтобы послушать объяснения Пита. Изучив планировку пекарни, она два дня спустя возникла на пороге в сопровождении парня, который тащил странный сияющий красный предмет, закрепленный на металлическом столбике. Прежде чем заплатить носильщику за работу, она велела поставить сооружение неподалеку от прилавка. И, явно довольная собой, стала ждать нашей реакции. Мы с Питом лишь вопросительно переглянулись, а она открыла на приборе крышку и заправила в него рулончик бумаги. Стоило ей щелкнуть крышкой, как из отверстия с зазубренными краями, которое я лишь сейчас заметила, выскочила белая полоска бумаги. Эффи ее оторвала и сунула Питу прямо в руки. Мы вместе с ним рассматривали белый квадратик с четко выбитой на нем цифрой «1».
— Судя по тому, какие ходят слухи, у вас в день открытия будет прорва покупателей, а люди, как я заметила, не очень-то любят спокойно стоять в очередях, — она сморщила носик, как будто припомнила нечто крайне неприятное. Я так и представила себе чопорную Эффи, вперед которой пролезают бесцеремонные старушки, в то время как она, соблюдая приличия, тщетно ждет своей очереди. Меня разбирал смех, но я изо всех сил старалась сдержаться и не прыснуть. Она же тем временем взяла у Пита из рук бумажку и наколола её на нечто вроде вертикального штыря, напоминающего поднятый вверх большой палец, который еще раньше водрузила на прилавок. Внизу сооружения мы с Питом одновременно прочли надпись: «Пожалуйста, возьмите номерок».