Good Again (СИ)

Я чувствовала, что двигаюсь все медленнее и медленнее — лихорадочная энергия, которая помогала нам запустить все в пекарне словно выходила из меня клубами, растворялась без остатка, как теплое дыхание в морозном воздухе. Еще чуть-чуть — и оно навсегда прервется. Пит не замечал, что я внутри вся будто окостеневаю, так он был замотан в круговерти сотни маленьких дел идущей в гору пекарни. Когда его руки находили меня по ночам, я притворялась спящей. Даже его теплое тело не могло вернуть мне прежнего состояния восторга. Я медленно тонула, сама не понимая отчего иду ко дну. Все вокруг ополчилось против меня: часы, которые слишком медленно тикали по вечерам, мое убежище в мягкой постели, листы календаря, которые слишком быстро сменяли один другой, приближая тем самым самый ненавистный мне день в году. Все было мне враждебно, и мне хотелось лишь свернуться шариком и ощетиниться, как еж, пока весь этот злой морок не рассеется.

Однажды, не находя себе места, изнывая от неведомой тоски, я вышла из пекарни в полдень, якобы по делам, и принялась бродить туда-сюда по всему Дистрикту. Я побывала в Шлаке, оглядывая закопченные стены и обшарпанные улицы, подмечая, как здесь живут люди. Пусть у них в животах уже не так гулял ветер, как при прежней власти, но жизнь их вряд ли можно было назвать комфортной. Дети, одетые во что попало, лишь бы было потеплее, все же дрожали, играя на ступенях своих ветхих домов. Всюду виднелись странные курятники с тощими пернатыми обитателями и груды сырых дров, которых до кондиции сушить еще с неделю, да и тогда они наверняка будут чадить в убогом очаге этих лачуг. Электричества здесь так и не появилось, и дом здесь освещали лишь парафиновые свечи в допотопной лампе, как и до Революции. Мне вспоминался наш собственный особняк в Деревне Победителей — такой просторный, что в нем можно было потеряться, кроме того, у нас их было два. Любой домишко в Шлаке целиком поместился бы в одной из наших комнат.

Говоря по справедливости, там было и несколько новых временных убежищ — маленькие деревянные вагончики, построенные для самых обездоленных. Там, может, и были электрические генераторы, но пока в округе жило так мало людей и провода до них еще не дотянули. Из здешних труб в предвечернее небо поднимались столбы вонючего серого дыма. Это был добрый знак, и, зная о еженедельных поставках продовольствия из Капитолия, я искренне надеялась, что люди здесь больше не страдают от голода. Как будто в подтверждение моих мыслей, там и тут были разбросаны коробки, меченные новым гербом Панема, одной из версий моей Сойки-пересмешницы. Но они разбухли от влаги и местами развалились, утонув в грязи. Возле домишек я замечала следы запорошенных теперь снегом палисадников. Зима скрыла от глаз и виноградные лозы, и изрытую лопатой спящую землю.

Я пошла дальше, на север, на Верхнюю Четверть, мимо ныне заброшенных шахт. И вскоре вновь очутилась на свежевымощенных улицах. Там я увидела хорошо знакомое здание, где прежде сидело шахтерское начальство. Стоило мне подойти ближе, и меня накрыло странное чувство, что сюда-то меня и вел внутренний компас. Передо мной было довольно старое прямоугольное, безо всяких изысков строение. Там, где ставни были не заперты, окна блестели недавно вставленными стеклами. Здесь гравийная дорога из Шлака встречалась с бетонной мостовой, как в центре, и здание своим парадным входом глядело в сторону более зажиточной части города, поворотившись к Шлаку задом, будто стыдясь убогого соседства.

Помедлив на ступеньках, я обратила внимание на новенькую табличку, ее сияющая поверхность заметно выделялась на старой, потемневшей от времени, угольной пыли и пепла стене. Она гласила «Общество призрения Дистрикта Двенадцать». Конечно. Сиротский приют. Прежнее здание было стерто с лица земли при бомбардировке, и теперь он был организован здесь. Хотя дети прежде часто гибли до срока от голода и болезней, но были и те, кому выпадала еще более печальная участь — попасть в общественный приют. Не было нужды даже слушать истории о побоях и унижениях, царивших в приюте, которые тогда ползли по городу. Мне лично хватало одного взгляда на приютских детей в школе, изможденных, с кровоподтеками, в мешковатой или слишком узкой одежде, трещавшей на них по швам, чтобы все понять самой. Шанс выжить у таких детей был еще ниже, чем у детей из Шлака, если он был вообще. Одной из причин, по которой я принялась охотиться в одиночку и держалась подальше ото всех после смерти отца, была как раз отчаянная нужда уберечь себя и Прим от этой безнадежной судьбы.