Эффи слегка расслабилась и послала Питу ответную улыбку:
— Спасибо, дорогой. Я бесконечно это ценю.
Хеймитч же пристально изучал Эффи, повернувшись к ней вполоборота.
— Но ты же тогда потеряешь работу.
— Какая трогательная забота обо мне, — сказала она не без обычного своего сарказма по отношению к Хеймитчу.
— Эффи, в чем дело? Зачем ты здесь на самом деле? — спросил Хеймитч с подозрением. — Разве никому там нет дела, где ты так долго пропадаешь?
И тут приятное лицо Эффи, с умело наложенным легким макияжем — вовсе не тех петушиных оттенков, что она демонстрировала прежде — исказилось. И ее грудная клетка стала мелко дрожать, от чего ее речь стала больше похоже на всхлипы.
— Я… — она лишь открывала и закрывала рот, не в силах выдавить из себя ничего, и это длилось добрую минуту, прежде чем она смогла связно заговорить. — В тот день повстанцы ворвались в центр Капитолия. Девочки… — Эффи прикрыла глаза, как будто наблюдая за чем-то, что происходило на внутренней стороне её век. — Девочки, Минерва и Сафо… Их и других капитолийских детей забрали… — она сделала паузу, пытаясь совладать со сбившимся дыханием. — Моя сестра и ее муж пытались пробиться к месту, где держали детей. Они… — она распахнула глаза, но они все еще были затуманены от тяжких воспоминаний. У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло. И внутренний голос уже вопил: «Нет, нет, нет». — Они не прошли и километра. Их застрелили, и тела топтали другие беженцы.
Она опустила глаза долу.
— А девочки — им было восемь и одиннадцать. Они были такие… — ее голос дрогнул. — такие славные и элегантные. Такие милые, — она подняла глаза и попыталась сглотнуть слезы. Она посмотрела на меня, так как знала, что именно я, их всех присутствующих, могу понять ее горе как никто другой. — Так для чего мне ехать домой, Китнисс? Чтоб мучиться? К своей мертвой семье? Чтобы ходить по местам, где их уничтожили? — она сделала большой глоток воздуха, чтобы взять себя в руки, и деликатно утерла слезы салфеткой.
Хеймитч в эту минуту уже был бледен как полотно, и лакал жидкость из своей фляжки жадными глотками. Когда он все допил, то пробурчал едва уловимое «Мне очень жаль», и тут же шумно отодвинул стул и поднялся на ноги. Он взмахнул в воздухе рукой, как будто пытаясь отогнать знание, которое теперь на него навалилось, и, не говоря больше не слова, вышел вон. Мне оставалось лишь надеяться, что для его же благополучия, на сегодня ему хватит выпивки, чтобы забыться.
Тем временем Пит успел принести Эффи стакан воды и приземлиться на колени возле ее стула.
— Тебе не нужно никуда уезжать, совсем. Мы команда, верно? — сказала он нежно, и она рассмеялась сквозь слезы. И, отхлебывая из стакана, она закивала. Пит взглянул на меня, но я так и сидела на своем месте. Я могла лишь внутреннее кричать, на себя, в пространство.
Финник ужасно ошибался. Да и был он всего лишь дурацким порождением моей надломленной фантазии. Я была виновата во всем этом, и никто из ныне живущих, да и никто из тех, кого уже не стало, не мог бы меня в этом разубедить. Мне хотелось что-нибудь разбить или сломать, но я не умела выпускать таким образом свои гнев и боль. Они грызли меня изнутри, и я заслуживала эту пытку. Внутри у меня все смешалось, и я позволила себе заплакать. Хотя бы это я могла себе позволить — я даже чувствовала потребность в том облегчении, которое давали слезы. Я лишь слегка раскачивалась в кресле и бедный Пит — мой бедный, хрупкий камень, моя скала — не знал, что ему делать утешать Эффи или ринуться ко мне. Что разрешить его сомнения, я опустилась на колени по другую сторону от Эффи, и прислонила голову к ее плечу, прижимая ее к себе.
И впервые я задалась вопросом, оставались ли дома в нашей стране, где не происходили такие сцены, были ли семьи, которые не утешали осиротевших, изливающих свое горе. Тщета всего сущего вдруг навалилась наши плечи невыносимым грузом, повергнув нас в беспросветную пропасть горя.
— Мы всегда будем командой, — сказала я, и мое сердце обливалось кровью из-за моей некогда легкомысленной, пустоголовой сопровождающей и той сломленной женщины, которая теперь заняла её место.
____________
* Сонали Дераниягала (род 1964) — известный экономист и мемуаристка, уроженка Шри-Ланки. Выросла в Коломбо, изучала экономику в Кембридже. Работала в Лондонском университете и Колумбийском университете в Нью-Йорке. Отдыхая на Шри-Ланке в 2004 году потеряла из-за удара цунами (гигантской волны) всю семью: мужа, двух маленьких сыновей и родителей. Саму ее цунами отнесло на две мили вглубь суши, и она смогла выжить, цепляясь за ветку дерева. Позднее, уже переехав в Нью-Йорк, она написала книгу воспоминаний «Волна» о своем опыте выживания и о том, как противостояла захлестнувшему ее в последующие годы горю. Книга в 2013 году была номинирована на премию National Book Critics Circle Award (Автобиография) и в том же году получила премию Пен-клуба. Подробнее в англоязычной Википедии и здесь: http://vmurmanske.ru/news/1800132