Good Again (СИ)

Ноги не прекращали бешеного бега, пока я не очутилась перед дверью дома Хеймитча, чувствуя, что у меня зуб на зуб не попадает. Я шумно заколотилась в нее, чувствуя, что близка к тому, чтобы свернуться на его пороге в шарик от холода и всепоглощающего страха. Он отпер мне и, едва взглянув на меня, затащил внутрь.

— Что случилось? Почему ты стоишь у меня на пороге в одних кальсонах? — спросил он, доставая из шкафа крепко пропахшее мускусом одеяло, и заворачивая меня в него.

— Запри дверь, Хеймитч, — слетело с моих дрожащих губ.

Не тратя времени понапрасну, он сделал, как ему было велено. И даже на всякий случай подпер ручку двери стулом, а потом вернулся и оттащил меня к дивану. Когда я рухнула на подушки, он разжег огонь, и благодатное тепло постепенно сняло железные тиски напряжения с моих мышц. Невероятный шок и стресс от последних событий рассеялись, и я ощущала, что они вот-вот уступят место слезам.

Не прошло и нескольких минут, как Хеймитч словно по волшебству принес мне кружку горячего шоколада. Обычно я ничего не пила и не ела в его доме — из соображений гигиены. Однако теперь я была так тронута его заботой, и не смогла устоять, чтобы не отхлебнуть теплой жижи. Стоило мне опустошить кружку и водрузить её на низенький кофейный столик, как снаружи раздался стук, от которого сердце застучало у меня в горле. Я тут же вскочила, но Хеймитч усадил меня обратно на диван.

— Это просто гуси, они в сарае. Все хорошо, малыш.

Я лишь кивнула и погрузилась в безнадежное молчание, лицо мое уже намокло от слез.

Хеймитч тоже помолчал, давая мне выплакаться, поковылял на кухню и стал там с чем-то возиться. Когда же он вернулся, то нес кусочек льда, завернутый в тряпицу.

— Вот, приложи к щеке, — он всунул сверток мне в руки. И лишь тогда я почувствовала, как саднит у меня лицо. От щиплющего прикосновения острого холода я застонала, но постепенно лед заставил боль поблекнуть.

— Ты собираешься мне рассказать, кто тебя так? — спросил он, усаживаясь в кресло напротив меня, опуская голову на переплетенные пальцы, и, наверняка, уже догадываясь, что я скажу.

Я вздохнула.

— У него был приступ. Очень сильный. И он столкнул меня с кровати. И я приземлилась на лицо, — я мрачно усмехнулась, вытирая слезы. — Он пытался меня затоптать, так что мне показалось — самое время убраться по добру по здорову.

— Это ты правильно рассудила, — коротко заметил Хеймитч. Неужто ему доводилось уже бывать в эпицентре безумной вспышки Пита?

— Можно я сегодня у тебя заночую? — прошептала я жалким голосом.

- Ага, конечно. Диван — в твоем распоряжении. А я попозже схожу и проверю, как он там.

Я лишь кивнула отяжелевшей головой и прикорнула на диванные подушки. Мне было не под силу больше глядеться в черные, как ночь, глаза Пита, а от воспоминания о его скорченных от ненависти пальцах я лишь еще горше зарыдала. И я забылась беспокойным сном, укутанная тонким одеялом Хеймитча и покровом своих терзаний.

***

Я почувствовала, прежде чем различила в бледном свете предрассветных сумерек, что его сильные руки обнимают меня. И окончательно проснулась от того, что его широкие ладони гладили меня всю - с головы до ног. Он осыпал мое лицо такими влажными поцелуями, что я сразу догадалась — он плакал.

— Китнисс, — простонал он мне в шею.

И меня затопило такое невероятно облегчение оттого, что Пит вернулся ко мне, что воспоминания о прошлой ночи поблекли, остался лишь он, и я тут же обвила его обеими руками.

— Все хорошо, Пит. Просто неприятный приступ.

Он отстранился, чтобы подарить один из своих невероятных, плавящих меня изнутри поцелуев, а потом я почувствовала, что он отодвигает в сторону заслоняющие мое лицо пряди волос. Поглядев на набухающий у меня на лице синяк, он, казалось, потерял дар речи.

- Я это сделал?

Я замотала головой.

— Не нарочно. Я упала, — прошептала я.

Он одарил меня колючим взглядом.

— Скажи мне правду, Китнисс. Как это случилось?

Я вздохнула и попыталась ему изложить откорректированную версию событий прошлой ночи, но каждое мое слово, видимо, повергало его в еще больший ужас. И вдруг он резко встал.

— Я не могу жить с этим. Прости.

И он немедля вышел вон.

***

Когда я вошла в нашу спальню, он стоял возле кровати и складывал одежду в квадратный чемодан. На лице его была решимость. Он собирал вещи.

— Что ты делаешь? — спросила я, следя глазами за тем, как его руки двигаются от стопки одежды к чемодану и обратно, методично, неумолимо.

— Я сделал тебе больно, Китнисс. И не могу здесь больше оставаться, — сказал он мрачно.

Я так и застыла на месте, пораженная.

— Ты совсем спятил? Куда ты собрался?

Он затряс головой.

— Точно не знаю. Побуду пока в квартире над пекарней. Подумаю что делать дальше.

Мне показалось, что я больше не улавливаю смысла его слов, в таком я была изумлении. Он брал свою одежду и аккуратно складывал ее в чемодан. Я переводила взгляд с чемодана на него, и обратно, пытаясь понять значение того, что он делает, но меня объял такой всепоглощающий страх, что смысл его действий так и не складывался в общую картину.