Гор

— Мне было одиннадцать, когда мать сказала, что я стану женой князя Иссу. Вы мужчина, Тодо, и вам наверняка сложно представить, как пугает девочку известие о скором замужестве. Как заставляет кровь стынуть в жилах, а что-то в животе обрываться, и между тем, как радостно будоражит ум. Герой войны, доблестный воин, потомок сильнейшего из Вестников. Тот, кто помог моему дяде воссесть на престол. Я была горда, Тодо. Так горда, что даже стыдно вспоминать. Глупая своевольная девчонка, задравшая нос лишь потому, что её партия показалась куда выгоднее, чем у сестер.

Звон колокольчика. Раскачиваются стеклянные бусинки на легком ветру.

— Зато моя мать всё понимала. Она любила устраивать союзы, плести интриги. Старая паучиха, нынче её нет на свете. Но ей хватило мудрости сказать: «Смирись, дочь. Потому что безропотность отныне твоя доля», — шепот тлеет углями. — Я никогда не просила мужа любить меня. Нет, я поняла довольно быстро: любовь божественному противоестественна.[2] И мне этого достаточно, правда. Но скажите, Тодо, — взрывается голос тупой болью, поддается вперёд княгиня, искривлен лик гримасой отчаянья, — почему должны страдать мои дети? Я знаю, они Боги, как и мой муж, и должны нести это бремя, но я не могу видеть, как на пути к божественному они гибнут. Зачем это величие, если оно смерть? Ответьте мне!

Вздрагивает Тодо. Оцепеневший и онемевший, взирает впервые на нечто откровенное, что в гневе и ужасе взирает на него.

— Вы ведь ученный муж, вы ведаете больше моего. Так поделитесь, есть ли в писаниях способ сделать мое дитя счастливым?

Шум дождя. Тишина, повисшая в покоях. Опускает взгляд Тодо, извиняющееся сочувствие в его вздохе:

— Простите, госпожа. Боюсь, что ответа нет.

Но неутомимо материнское сердце в своей надежде.

— Тогда найдите его, Тодо. Молю, заставьте моего сына улыбаться, помогите ему познать счастье…

Гудит воздух от стрекота цикад. Растащили лужи осколки солнца, заключили в рамки. Разгладилось небо, скованное влажной духотой.

Ребёнок устроился на веранде позади кухни, прижав к груди биву, чистенькую, блестящую. Пролег древесный узор по грифу, высоки лады. Плектр отрывисто царапает струны, и их рваная, скачущая мелодия зазывает Тодо маяком.

— Где ты этому научился?

Плектр прерывает свой удар. Поворачивается ребёнок.

— Моя мама была певицей, — кривой клык, а глаза хитрые, смешливые. Родинка под правым из них. — Она выступала в настоящем театре и пользовалась успехом!

Сдерживает улыбку Тодо. Спустившись с веранды, становится перед ребенком, что откидывается назад, изумленно округлив рот.

— Дяденька, а вы ужасно-преужасно большой! — выпаливает искристо.

Улыбка всё же прорезается. Складывает руки на груди мужчина:

— Я не дяденька. Я учитель. Тодо.

Сучит босыми ногами ребёнок. Не по размеру рубаха вздулась шаром над тугим поясом, подвязаны штаны под коленями. Кот перепрыгивает через порог. Мурчит, когда ребёнок чешет ему шейку.

— Ты служишь при кухне?

— Угу.

— И как тебя зовут?

— Яль, господин Тодо.

— Учитель Тодо.

Ребёнок довольно щурится. Чирикает:

— У меня никогда не было учителя!

Обкорнанные волосы топорщатся на макушке кудрявым хохолком. Самый настоящий вороненок. Солнечный блик, застрявший в обсидиане. Предлагает заговорщически:

— Хотите, сыграю вам?

— Сыграй.

И ребёнок расплывается в широкой улыбке. По привычке прикрывает глаза и слегка запрокидывает голову, когда начинает петь. Тоненькая шейка, ленточки синих вен под бумагой кожи. А голос льется. Голос непомерный для столь щуплого тела. Ломкие веточки рук, прутья пальцев, короткие полумесяцы ногтей.

Тодо откровенно любуется удивительным мигом рождения чего-то прекрасного, затрагивающего душу, а ребёнок раскачивается в такт, выпуская краски из узкой груди:

— Ho кaк мepкнeт в нeбecax

Coлнцe нa зaкaтe дня,

Kaк cкpывaeтcя лyнa

Meждy oблaкoв,

Бyдтo вoдopocль мopeй,

Haдлoмилacь вдpyг oнa,

Бyдтo клeнa aлый лиcт,

Oтцвeлa нaвeк.[3]

Знакомое покалывание прокатывается отрезвляющей волной.

— Юный господин, — срывается с уст Тодо.

Бива замолкает. Набежавшее на солнце облако погружает в тень. Княжич замер на садовой дорожке. Белесые косы ниспадают на плечи, широко распахнутые глаза впились в ребёнка, в инструмент на его коленях. И от тьмы этого пристального немигающего взгляда становится не по себе. Больно похож на отцовский, больно отчетливо читается угроза. Тодо поводит плечами.

— Почему вы не научили и меня играть, учитель? — вдруг спрашивает княжич с явной обидой. Моргнув, смахивает угрозу со своего взгляда. Плещется детская ревность, поджимает вредно губы.

Слезает повисшее напряжение змеиной чешуей. Облако покидает солнце, возвращая яркость.

— Я вовсе не учил это дитя, юный господин, — отвечает примирительно Тодо.

— Верно, — оскорбленно фыркает ребёнок.

Насупливается, не понимая, что именно вызывает у него столь странное, почти животное желание отстраниться от приблизившегося княжича. Вместо этого ребёнок поводит лопатками, встряхивается, храбрится.

— Меня мама научила! Она была известной певицей…

— Яль, — перебивает Тодо мягко. — Прежде поприветствуй юного господина Иссу, как подобает.