Гор

— Хочешь, вместо урока свожу тебя в город? — предлагает Тодо.

Девочка пожимает плечами. Обозначились бедра, не заострился кадык, не сломался голос, начался цикл. Скоро нельзя будет скрыть даже столь поздний цветок. Тодо это тревожит.

Девочка же продолжает разглядывать мужскую ладонь. Держа на коленях, водит пальцем по линиям, покачивая ногами. Бива молчаливо прислонилась к стене.

— Я слышал, как служанки говорили о труппе, что приехала из Гонзо, — палец на линии сердца. — Скоро война закончится, и юный господин вернется, — продолжает Тодо укоряюще. — И что за замученное создание он тут обнаружит?

— Дразнитесь, — обиженно царапают ладонь короткие ногти. — А ещё учитель.

— Учитель, — подтверждает Тодо. Сжимает ладонь в кулак, прячась от девочки, что встряхивает головой.

— Хорошо. Пойдемте, — забилась жизнь в зелени лесов. Слезинка родинки под правым глазом.

Они покидают поместье по отдельности. Облака табунами следуют за ветром. Раскинулась ярмарка под испещренном следами птичьих лапок небом. Движется оползнем толпа, не протолкнуться.

— Это из-за труппы? — держится девочка за рукав Тодо, чтобы случайно не увлекло течением.

Пусть и знает она эти улицы, пусть и приметить издалека Тодо не составит труда, ведь возвышается он над другими на целую голову, только от ткани под пальцами возникает приятное ощущение безопасности, и терять его не хочется. Особенно когда Тодо пропускает девочку вперед, чтобы не упускать из виду.

— Возможно, — отвечает, озираясь. Ссутулится сильнее обычного, обуреваемый внутренним дискомфортом.

Прячет улыбку девочка. Разглядывает торговые ряды с непоседливым любопытством. Глиняная утварь. Керамика. Пряности. Амулеты и талисманы. Веера. Птицы в клетках. Свитки и книги. Изящные туфельки. Украшения. Лохани с рыбками. Треугольнички рисовых пирожков. Жареные осьминоги и кальмары на палочках. Паровые булочки.

— Ты так и не ела?

— Нет, — она задерживается взглядом на одеждах, что расправлены на крестообразных стойках. Ткани словно цветы в саду, драгоценности в шкатулке.

Тодо этот интерес подмечает.

— Тебе ведь четырнадцать?

Вопросительный взгляд, кивает девочка неуверенно.

— Обычно девочкам на четырнадцатилетие матери дарят новое платье, — стремится обсидиан очей в тень минувших дней. — Расшивают ворот, манжеты и кайму подола узорами-оберегами.

Читает по слогам маленький мальчик, и слушают его внимательно руки на покрывале с пионами. Обтянутые просвечивающей кожей косточки выступают уголками. И свет. Разбавленный сероватый свет. Раннего утра, раннего вечера.

— Ничего страшного, — произносит девочка. — Зачем мне новое платье?

— Ты ведь растешь.

— У Нокко попрошу что-нибудь, что не жалко, — она вглядывается в мужское лицо, ловит потерянность в уголках глаз. — Учитель Тодо, — он отрывается от созерцания тканей, — а откуда вы знаете про этот обряд? У вас есть сестра?

— Нет. Только братья, — щурится зелень в подозрении. Поводит плечами учитель, невозмутим в принятии должного. — Сестра умерла, когда я был совсем маленьким. Я не помню её лица.

Даже голоса, лишь руки: угасающие веточки, что подло сразил паралич. Но их присутствие было осязаемо. Поддерживало, укрыв от извечной ругани щитом.

— Зато помню, как мать готовила ей наряд, — убран в дальний угол. Надеть его было не суждено, ведь не хватило лишь дня, когда в ночи всё же замерло неглубокое дыхание.

Опустевшие покои. Мальчик, по привычке прокравшийся внутрь с книгой подмышкой. Совладав со слезами, начинает упрямо читать вслух тому, кого уже нет. И себе, кто остался.

Девочка молчит, прежде чем молвить осторожно:

— Вы же знаете, что я не ваша сестра?

Сдержанная улыбка. Развеяны эмоции, отгореванны, потому что время беспощадно, как беспощадно и течение реки, чей берег избрал прибежищем Тодо.

— Знаю.