Гор

Мальчик смешливо фыркает, держа за лапку тряпичного лисенка, по странному совпадению выбрав в любимцы именно эту незамысловатую игрушку. Делает свой первый в жизни шаг, неверной косолапой походкой направляясь к Тодо. К тому, кого считает отцом.

— Тише, Гор, — наставляет мягко мужчина. — Не торопись.

Задерживает дыхание Яль, когда Тодо подхватывает радостно залепетавшего мальчика на руки. Решимость в омуте обсидиана.

Нужен покой дитя, нужен свой угол и тем, кто зализывает душевные раны, да только зудят они порой точно и не заросли коркой да копится усталость, выматывая гонкой тревоги.

— Через два дня мы отправляемся в Гонзо, — обращается к девушке Тодо, краткая улыбка ободряет в уголках его губ. — Я вернусь к работе учителем. И если всё сложится удачно, то мы, наконец, сможем осесть.

***

— Сколько же лет минуло!

Топленный мед кривится миражами. Парят города на фресках стен, чтобы никогда не пасть. Золото идолов на богато украшенном алтаре: Старший Наместник, провозгласивший себя первым императором, и любимая Лилия подле него — символ безграничной власти.

Щурится настоятель, окидывая взглядом Тодо. И пусть тот высок, как прежде, пусть знакомо отстраненное выражение темных глаз, но уверенно расправлены плечи, поднята голова, спокойна поза. Ломкий прутик стал древом, укрыв от невзгод кроной.

— Ответь, что за девушка с тобой? — она прогуливается у пруда в тени прихрамового сада. — И дитя? — родниковая чистота глаз.

Недоумение смешивается с подозрением, но Тодо не меняется в лице. Объясняет ровным голосом:

— Её супруг погиб на войне князя Иссу и императора. Она осталась одна с ребёнком и прибилась ко мне во время странствий.

Детский смех. В руках девушки лягушка. С кваканьем выскальзывает из пальцев, нырнув в пруд. Настоятель деловито перебирает четки.

— Значит, супруг погиб, — проницательность узких глаз. — Он происходил из знати?

— Нет, он был из простых воинов.

Чужие тайны всегда хранятся столь надежно, что начинаешь забывать о том, что вовсе что-то хранишь. Настоятель издает глухой звук, всё ещё сомневаясь, но сколько обрюхаченных господами служанок ходит по свету, сколько снасильничатых воинами девушек. Всех не счесть, всех историй не вызнать. А потому смиряется настоятель, переводит разговор в иное русло:

— У нас поселилось изумрудное семейство. Ищут учителя.

— Я буду благодарен, если вы сможете меня рекомендовать, настоятель. Это бы оказало мне неоценимую помощь.

Улыбка, наконец, трогает дряблые губы.

— Не волнуйся, мой мальчик. Они с радостью тебя примут. Но знай, тебе будут задать вопросы о прежних хозяевах.

— Боюсь, я не смогу поведать ничего интересного.

— Верное решение. Скоро все об этом забудут. Время стирает даже великих, что уж говорить о каких-то бренных Цветах.

Солнечные зайчики и птичья стайка. Волна на водной глади пруда — то резвятся рыбы. Тодо бросает на девушку и мальчика в саду взгляд, прежде чем продолжить:

— Настоятель, я заметил во дворе девочек. Они учатся при храме?

— Верно, это будущие танцовщицы.

— Прошу вас, разрешите моей спутнице тоже посещать занятия. Понимаю, она несколько старше, но я уверен в её таланте.

— Она разве умеет играть иль танцевать?

— Настоятель, — гордость в голосе непоколебима. — Она прекрасно играет на биве и поет, умеет читать, писать и считать. Яль! — она сразу оглядывается. — Прошу, подойди.

Улыбка девушки пронзает солнечное сплетение, шелковый шнурок вплетен в вороную косу. Склоняется Тодо в сдержанном поклоне:

— Молю, позвольте ей проявить себя. Она вас не разочарует.

Дом стоит в отдалении от других строений на самой границе с лесом. Спрятавшийся за деревьями, расположившийся на холме. Переглядываются мужчина и девушка, не сговариваясь, в молчаливом согласии, что лучшего места не найти. Ближе к храму, дальше от любопытных глаз, пока не окрепнет дитя.

Изумрудное семейство встречает нового учителя радушно и задает множество вопросов, жадных, требующих, словно взгляды на первом в жизни Тодо пиру. Но вежливо молчит Тодо, и вскоре вопросы затихают, как затихают волны в безветрие, бессильные добиться.

А время идет. Идут месяцы, лето перетекает в осень, осень же кутается во взбитую перину зимы. Тревога притупляется, пускает корни быт, куда более уверенный, основательный, чем раньше. Чувствует себя полноправной хозяйкой Яль, чувствует себя полноправным хозяином Тодо. И каждый из них знает, что другой ждет его под крышей.

— Смотри, Гор, зайчик, — хихикает девушка.

Комочек снега из её пальцев аккуратно ложится на доски веранды. Бусины рябины — глаза, темные листочки — длинные уши.[1] С трепетом касается двухлетний мальчик белоснежных боков. И так, и сяк подступает к зайчику, точно тот живой и может испугаться ненароком, вскочить на лапки, убежать.

— Ему нужен длуг! — выпаливает, наконец, со смехом. — Можно я сделаю ему длуга? — канючит у Яль и, получив одобрительный кивок, сразу зарывается руками в сугроб.