Гора в море

Дело было не в сексе. Не в том, что он мной воспользовался. Разумеется, он мной воспользовался – но в то же время и нет. Я сама этого хотела и, оглядываясь назад, понимаю: я догадывалась, что неинтересна ему. Так что дело было не в этом. Дело было в безразличии. В том, что даже эта необычайная близость – физический, химический контакт – ничего не изменила. Я сказала «словно все вокруг облечены в броню». Нет, не так. Словно все, кроме меня, сделаны из брони. Закалены полностью и целиком. И я поняла, что всегда буду уязвима – и мне надо прятаться.

Лучший способ – сосредоточиться на какой-то цели. На чем-то сложном. На чем-то, что займет мой разум настолько, что у меня не останется времени на чувства. Сначала помог Оксфорд, а потом наука. Это меня спасло. Или мне казалось, что спасло. Вот только когда пришла моя очередь не быть равнодушной, я провалила то же самое испытание. Я была равнодушна к жителям деревни, к местному населению. Я считала себя человеком, которого заботит все, слишком сильно заботит, – но на самом деле меня заботило только что-то одно. А от чего-то я отмахивалась. Я совершенно не задумывалась о том, как трудно этим людям выживать, как они едва удовлетворяют свои минимальные нужды – и насколько из-за этого слепы к тому волшебству, которое я видела в моих каракатицах, волшебству подводного мира. Они хотели жить – и именно так зарабатывали себе на жизнь. Они хотели жить – а я поставила их жизни под угрозу.

Я отгородилась от окружающих, подвергнув опасности все, что было мне дорого. В итоге это безразличие погубило каракатиц точно так же, как если бы я сама их отравила. И я повторила свою ошибку здесь, на Кондао. Я была безразлична: безразлична к тому, что у вас на душе, безразлична к Алтанцэцэг и тому, как ей видится все, безразлична к «Дианиме» и тому, что им здесь нужно и какую опасность это представляет. Мне надо было задумываться не о себе и о том, чего я хочу, а о том, как я связана со всем, что происходит вокруг меня, какое воздействие имеют мои поступки. Вот почему мне пришлось уничтожить Камрана.

После долгого молчания Эврим заговорил:

– Вы говорили о безразличии. Теперь я понимаю, что именно это я чувствовал: безразличие окружающих. Арнкатла создала меня, она привела меня в этот мир. Но ей не было особого дела до меня – как личности, а не продукта. И сам мир: я ведь живой, как и все, реальный, как и все. Люди это видели. Я доказывал это снова и снова. Но все предпочитали это игнорировать. Меня обсуждали, словно я существовал только в теории. Я был идеей, а не личностью. А потом своими законами и запретами меня превратили в изгоя. В предмет. Меня выкинули, Ха. А моя создательница настолько меня стеснялась, что спрятала здесь, где меня никто не видит.

Когда принимали те законы, она ни слова не сказала в мою защиту. Мы поднялись на крышу, на ее личную вертолетную площадку на крыше офисного здания в АТЗХ – и меня посадили в вертолет. Она сказала, что у меня новое задание, на архипелаге. Наконец-то настоящее дело. Хватит всяких шоу. Но я понимал, что это на самом деле: изгнание. Когда вертолет взлетел, я взглянул вниз посмотреть, машет ли она мне – а она уже ушла. Я говорил, что у Арнкатлы всегда множество причин для того, что она делает, – и это так. Но верно и то, что меня просто нужно было отослать прочь. И ей не было дела до того, что я по этому поводу чувствую. Ха, я понимаю, что я не человек. Я точно это знаю. И никогда им не стану, потому что не понимаю людей.

– Ничего страшного, – сказала Ха. – Люди тоже не понимают других людей. По крайней мере, я точно.

Эврим вложил свою узкую бронзовую ладонь в руку Ха. Она была такой же теплой, как Ха запомнилось с той встречи на берегу, – идеальная имитация тепла человеческой руки.

Но это была рука не человека, а Эврима. Не больше и не меньше.

С улицы больше никаких звуков не доносилось: только сирена. А потом смолкла и она.

Несколько минут они вдвоем стояли и ждали, что будет дальше. Наконец из коммуникатора прозвучал искаженный голос Алтанцэцэг:

– Атака завершилась. Можете выйти из убежища.

Замок с щелчком открылся.