Гора в море

– Они – коренные стамбульцы. Одни из самых давних его жителей, и забота о них – это такая давняя традиция, что никто и не помнит, когда она возникла. И не только об этих животных. Оттоманцы создали фонды для покупки корма уличным собакам и волкам в горах, покупки воды для птиц в жаркие летние дни, средства для лечения аистов со сломанными крыльями и травмированных лошадей. А еще здесь строят птичники во дворах мечетей, и медресе, и дворцов и устанавливают поилки для птиц на могильных плитах.

В архивах масса документов от таких фондов: в 1307 году Мюреселли Ибрагим Ага из Измира пожертвовал мечети Одемиш Йени сто курушей ежегодно на заботу об аистах. В 1544-м Люфти-паша оплатил фонтан, поилку и пруд для путников и их животных, проходящих по району Тир в Измире. И это только малая часть. Некоторые фонды существуют до сих пор. В Дамаске есть мечеть Кедилер – фонд, созданный для бездомных котят. Смотритель мечети кормит там сотни котят. Фонд основали оттоманцы. В этом же городе район от площади Марджи до Меццеха, включая университет и ярмарку, принадлежал фонду приюта для старых и травмированных лошадей. Вместо того, чтобы их пристреливать или бросать умирать, владельцы оставляли их там для профессионального ухода. Дом для травмированных аистов в Бурсе был создан для аистов со сломанными крыльями. За ними ухаживали, лечили, а потом выпускали на волю.

Он помолчал.

– Еще чая?

– Если можно, – отозвался Рустем.

Согревшись чаем, он слушал внимательно. Комната вокруг него напоминала библиотеку, где ему читают лекцию о неизвестных деталях заботы о животных со стороны турок.

Мужчина жестом заказал еще чая и продолжил:

– Но когда жители Оттоманской империи стали пытаться модернизировать себя, перекраивать старую империю по европейским меркам, то начали относиться к животным как к помехам. И в 1909 году муниципалитет собрал всех бродячих собак Стамбула, перевез их на один из островов Мраморного моря и там оставил. Их бросили без еды и воды. Их лай разносился по всему городу.

– Ужасно! – сказал Рустем.

Мужчина кивнул.

– Да. Ужасно. Те, кому их было жалко, бросали им еду с лодок. Однако все собаки на острове умерли. В течение многих лет жителей города беспокоил запах их трупов – даже долгое время после того, как тела должны были истлеть. А позже возникло поверье, что поражения империи после того случая стали наказанием за то, что сделали с животными.

Они оба немного помолчали. Рустему показалось, что откуда-то из-за матовых окон доносится вой собак.

Мужчина кивнул:

– Я тоже его слышу. Слышу всегда после того, как расскажу эту историю.

Он подвинул по столу экранчик.

– Скажите: вы знаете эту женщину?

Рустем посмотрел на снимок. Женщина лет тридцати. Стоит у поручней корабля. Задний план был смазан, но ему показалось, что снимок был сделан здесь, в республике: свет был таким же. Ее лицо было повернуто почти в профиль, волосы коротко острижены, взъерошены ветром. Крупный нос, темные глаза. Возможно, она разговаривала с кем-то, не попавшим в кадр. Он ее не знал.

Он покачал головой.

– Возможно, вы лучше знаете ее руки. Или ее рост. Нет, ничего не говорите. Не лгите. Пока у нас все шло хорошо.

Принесли два стакана чая. Глядя в темно-янтарную глубину, Рустем почувствовал прилив благодарности. По крайней мере, он выпил чаю. Как сказал этот человек? Порой чая достаточно, чтобы ради этого жить.

– Она принадлежит к группе, которая называет себя странно. Неооттоманским обществом аистов. Слышали о таком?

Рустем покачал головой:

– Нет. Никогда не слышал.

– Порой, когда я слышу историю собак, погибших от голода на том острове в Мраморном море, меня наполняет горечь. То, что мы, люди, творим с животными – ужасно. А творить такое в этом городе, в Стамбуле, это особое святотатство. В греческом городе Византии, предке Константинополя, который стал предком Стамбула, греческие поселенцы поклонялись Гекате. Она – богиня перекрестков и врат. А собаки – священные животные Гекаты. Так что, возможно, есть некая правда в мысли, что убийство собак навлекло на Оттоманскую империю проклятье.

Мужчина отпил чая.

– Эти мои чувства отвращения и ненависти – когда я слышу о том, что сделали с теми собаками, – у некоторых людей стократно усиливаются. У некоторых людей это чувство отвращения к тому, что человечество творит с миром, становится всем. Они не в состоянии не думать о подобных вещах – об ужасных жестокостях, которые мы продолжаем творить с животными, которым не повезло делить с нами планету. Они испытывают потребность вмешаться – сделать что-то, чтобы прекратить страдания. Они вынуждены действовать: их ярость не допускает иного. Думаю, что, если бы в вас жило это чувство постоянно, вы бы стали способны на отвратительные насильственные действия. А если бы у вас были богатые спонсоры, люди со связями на самом верху, и фанатичное рвение, вы бы стали проводить свои атаки через все границы. Будь вы таким человеком с такими связями, вы решили бы, что убийство – это просто путь к лучшему миру. Что животные важнее людей. Что людей можно убивать, чтобы защитить животных.